Подведение итогов жизни - 12

 Действительно, по своим летам, мы ближе всего подходили к желторотым, не оперившимся птенцам, что, однако, не мешало нам энергично стремиться к осуществлению заветной мечты,-- отправиться в народ, и лично я очень скоро променял блестящий Киев на деревню, а Людмила Александровна Волкенштейн нежданно-негаданно сделалась террористкой. Оговоренная впоследствии Гольденбергом, как участница в убийстве харьковского губернатора кн. Кропоткина, совершенном оговорившим ее в 1879 г., она эмигрировала за границу, где прожила 4 года. Возвратившись в 1884 г. в Россию, она была тотчас же арестована и предана военному суду. Последний приговорил Людмилу Александровну к смертной казни, которая была заменена каторгою сроком на 15 лет. Сначала она была посажена в Шлиссельбургскую крепости, а затем сослана на о-в Сахалин, куда за нею поехали муж -- врач, о котором выше говорилось, и сын -- студент Петербургского университета, Сергей Александрович с женою, Верой Михайловной. Все это вынесла Людмила Александровна, но 10 января 1906 года уже во Владивостоке была сражена пулями во время народной демонстрации. Сделав эту вставку на основании уже позднейших данных, возвращаюсь назад.

 Первым моим дебютом был глухой хутор Черниговской губ., где один из выдающихся украинских деятелей и один из первых земских статистиков, А. А. Русов, занимался земледельческим трудом, а Софья Федоровна, его жена, исполняла роль кухарки и работницы. Меня направили к этим милым людям, потому что я высказывал желание во всех отношениях приравняться к крестьянину. Но, увы, более чем быстро была обнаружена полная и безнадежная неспособность моя к обработке земли. Идя за плугом, я на каждом шагу падал, доставляя веселое развлечение для неподалеку пахавших крестьян, тем более, что, не слушая моих тревожных восклицаний -- тпрр!... тпрр!!-- лошадь продолжала тащить меня вместе с плугом, покуда я не бросал последнего. Поднявшись на ноги и очистившись немного от земли, я гнался за лошадью, хватался за волочившийся плуг, но, желая поставить его так, чтоб он пахал землю, опять падал и т. д. Видя это, Русов самым деликатным образом дал мне понять, что обработка земли дело для меня не совсем подходящее, и предложил перейти на ручную мельницу. Я не заставил себя упрашивать и превратился в мельника. Тем же занимался и студент первого курса Киевского университета, Ильяшенко. Работа эта была очень тяжелая, развивала необычайный аппетит и давала крепкий сон. Как помелем, бывало, с раннего утра до полудня, то, право, зверями набросившись на скромный обед, уничтожали громадное количество пищи, а затем валились где попало и часа на два засыпали богатырским сном. То же самое повторялось и за ужином, причем с раннего вечера и до утренней зари мы спали не поворачиваясь, как мертвецы. О каком-либо умственном труде нечего было и думать. Жестокая усталость, сопровождавшая работу, лишала возможности прочесть даже самую легкую книженку. Есть и спать,-- только в этом и ощущалась потребность. Я пришел тогда к выводу, что земледельческий труд ведет к полному отупению и поспешил оставить хутор. Скажу к слову, что к Русову как-то приезжал И. И. Петрункевич, но земцы считались тогда в глазах молодежи людьми, не заслуживающими внимания, и я совершенно равнодушно отнесся к выдающемуся деятелю, тогда уже энергично стремившемуся к осуществлению в России конституции.