Подведение итогов жизни - 9

-----

 Жизнь в Киеве била тогда могучим ключом. Помимо украинофилов, по прежнему представлявших из себя самый солидный, культурный и просвещенный элемент, являвшийся постоянным бродилом, возбудителем общественного движения,-- Киев заполнен был представителями разнообразных, тогда довольно туманных, революционных течений.

 Насколько я мог ориентироваться в этом круговороте, мне казалось, что среди молодежи были сознательные или бессознательные последователи и Бакунина, и Ткачева, и Нечаева, и Драгоманова, и Прудона, и Лаврова. Но в общем можно было разделить ее на две группы: чистых пропагандистов, веривших в значение книги и слова, и бунтарей, считавших необходимым возбуждать народ к действию силою. Чистые пропагандисты по взглядам своим ближе всего стояли к Лаврову и Драгоманову. Находя нужным "идти в народ", они в то же время не только не отрицали науку, но, наоборот, полагали, что, прежде чем сделаться проповедником и учителем других, нужно самому быть всесторонне образованным. Драгоманову приписывали ироническое замечание, что студенты, стремясь к разным "свободам, требовали и свободу от наук". И это замечание было совершение основательно по отношению к бакунистам, а тем более -- к нечаевцам. И Бакунин, и Нечаев, как выше говорили, требовали "бросать все" и идти в народ. Наука, задерживая молодежь, безусловно вредит революции. Она, наука, не только не нужна народу, покуда последний не будет освобожден, но наука все более и более увеличивает пропасть, отделяющую просвещенных от непросвещенных, т. е. народ от интеллигенции. Значительное время точка зрения Бакунина привлекала больший % молодежи, чем взгляды Лаврова.

 Познакомившись впоследствии с литературой о Бакунине, я был немало изумлен, каким образом Михаил Александрович мог быть зачислен в народолюбцы, при чем П. Л. Лавров некоторое время утверждал, что он и Бакунин одно и то же. Дело в том, что Бакунин был самого низкого мнения о русском народе. Герцен сообщает такой, например, факт. В 1849 г., став во главе дрезденского восстания, Бакунин предлагал, для защиты Дрездена, поставить на городские стены уники знаменитой дрезденской галлереи, включая и Мадонну Рафаеля. Он был убежден, что культура немцев так высока, что армия не решится громить величайшие произведения искусства. А когда его спросили -- согласился бы он на такую меру против русских войск, М. А. ответил: "Не-е-т! Немец -- человек цивилизованный, а русский человек -- дикарь,-- -он и не в Рафаэля станет стрелять, а в самую, как есть, божию матерь, если начальство прикажет. Против русского войска с казаками грешно пользоваться такими средствами: и народа не защитишь, и Рафаэля погубишь". А вот, что ответил Бакунин Герцену, когда последний сочувственно отозвался о русской общине: "Если фаланстеры исчезают в тумане, зато ваша хваленая русская община более тысячи лет недвижно коснеет в навозе. Дикое невежество и суеверие, патриархальный разврат, тупоумное царство китайской обрядности, отсутствие всякого личного, презрение к достоинству человека, или, лучше сказать,-- незнание, совершеннейшее неподозревание его, бесцеремонность наивного насилия, холодно-зверская жестокость и полнейшее рабство обычая, мысли, чувства и воли -- вот душа этого тысячелетнего, бессмысленного, гниющего трупа".

 Казалось бы, что такой взгляд на народ должен был бы совершенно оттолкнуть от него Бакунина. Но нет,-- оказывается "труп" важен именно за свое невежество, вследствие которого можно утилизировать такие народные взгляды, как принадлежность всей земли народу, как право пользования последнею принадлежит не лицу, а целой общине, миру, и, наконец, что самое важное, враждебное отношение общины к государственности. Другими словами,-- "труп" носит все зачатки анархии. И здесь зарыта собака. На невежестве можно обосновать анархические планы. Полагаем, что при таких условиях не может быть речи о народолюбстве Михаила Александровича и о какой бы то ни было близости его к П. Лаврову.