Все пошло своим порядком. Верхнюю девушку он, по-видимому, не беспокоил, жалоб не было, и я забыл об этом. Я замечал только, что когда я сидел в течение утра дома, мой Валентин стал отлучаться куда-то: надо было из окна покричать дворника, чтоб отыскал его. "Землячки" при мне тоже не являлись больше.
Но вот однажды, недель шесть спустя, когда он вышел куда-то, ко мне явился дворник и подал записку.
-- От кого это? -- спросил я.
-- А вот от той жилицы, что напротив: у ней прачешное заведение, она хозяйка.
-- Ко мне ли эта записка? Я вовсе не знаю этой жилицы: что ей нужно?
-- Не могу знать: велела вам в руки самим, а лакею, говорит, не давай.
Я взял записку. Она была не запечатана.
"Милостивый Государь, -- читал я, -- Ваш лакей Валент самый низкий мужчина: он все таскается под окнами у нас и какетничает с моими мастерицами, мешает им и делает разные низости: вон какую записку он подал Лизе -- извольте прочитать. Мы просим вас унять его. Если он не перестанет какетничать, ходить под окна и бросать записки -- я тогда приду сама и раздеру ему всю лицо.
Готовая ко услугам
Анна Прохорова
прачешная хозяйка".
Под фразой: "раздеру всю лицо" -- была другая зачеркнутая редакция: "раздеру ему поганую харю". Должно быть, эта фраза показалась ей грубою относительно меня и она из учтивости смягчила ее. К письму приложен был клочок бумаги, на котором, должно быть, рукой Валентина написано: "О милое творенье, прости мне восхищенье, Лизок, голубочка, ангел, чмок, чмок тебя. Приди, серафима моя, на второй двор под ворота. Принесу гостинцев много, много и подарочек, чмок! чмок!"
Валентин пришел.
-- А у тебя опять амуры завелись? -- сказал я ему.
-- Какие, сударь, такие амуры?
-- А вот смотри, какие письма пишут ко мне.
Я прочитал ему прачкино письмо и показал его записку. Он вспыхнул, даже побагровел от смущения и злости, и хотел вырвать у меня письмо. Я не дал.
-- Ишь, ты, старый селадон! -- шутил я, -- не унимаешься! Смотри, дождешься чего-нибудь!..
-- Не ваше дело! -- почти грубо отрезал он, -- а эту дрянь -- ведь она мужичка -- плетьми мало сечь! Пожалуйте мне мою записку!
Я отдал ему.
-- Я с ними разделаюсь! -- злобно ворчал он. -- Я им дам "раздеру лицо", я им все косы истреплю! Раздавлю! -- кричал он разъяренно. -- Они за честь должны считать, что я с ними обращаюсь!.. -- Он вытянулся на цыпочках и сердито загребал руками волосы с затылка на темя.
-- Послушай, делай, как хочешь, -- сказал я, -- я в твои амуры не вмешиваюсь, но повторяю тебе: устраивай так, чтоб до меня жалоб не доходило и чтоб никакого "трепанья кос" не было. Если выйдет какой-нибудь скандал, я держать тебя не стану.
-- Хорошо-с, я сделаю, -- ядовито сказал он, -- будут они довольны! Если бы она, эта Прохорова, не беспокоила вас, а со мной поговорила бы благородно и деликатно -- я бы и ничего, отстал бы! А если она полезла к вам, да еще грозит мне, так нарочно, назло ей, буду ходить, буду, буду, буду! Вы, сударь, не извольте беспокоиться: жаловаться не станут. Я же ей, дряни эдакой: погоди она у меня! -- ворчал он, уходя к себе и потрясая кулаками.
Свободное копирование
