Случаи донжуанства стали повторяться и, наконец, доходили до меня в виде жалоб. Однажды вдруг отворила ко мне дверь в переднюю молодая девушка с растрепанной косой, держа шейную косынку в руках.
-- Что это, барин, от вашего лакея прохода нет! -- голосила она сердито, указывая на Валентина.
-- Подите! подите! -- торопливо говорил он, стараясь выпроводить ее за дверь.-- Не хорошо-с!
Я остановил его.
-- Что вам угодно? -- обратился я к ней.
-- Да вот он прохода не дает. Я живу вверху с барыней, тихо и скромно, а он давно уж -- как встретит на лестнице, сейчас начнет глупые "канплименты" говорить, зовет на чашку щеколаду, -- поди да поди я к нему сюда! С ума, что ли, я сошла! За кого он меня принимает! Воля ваша: это обидно!
-- Я тут еще большой вины не вижу, -- сказал я, -- что он скажет вам "канплимент". Запретить это ему я не вправе...
-- А вы бы, барышня, -- заговорил Валентин, -- чем барина беспокоить, поговорили бы прежде со мной...
-- Стану я с вами разговаривать! -- остановила она его, измеряя с ног до головы презрительно-насмешливым взглядом.
-- За честь должны считать!.. -- с азартом отгрызался Валентин, заметив этот взгляд.
Я велел ему замолчать.
-- Так что же дальше? -- обратился я к ней.
-- Как только заслышит, что я по лестнице спускаюсь, -- продолжала она, -- вынесет на подносе гостинцы, апельсины, орехи, изюм, и загородит мне дорогу. Я прошу дать пройти, он не слушается. Один раз я толкнула поднос зонтиком, гостинцы его рассыпались по полу, а ему сказала, чтоб он не беспокоил меня -- скажу, мол, барину. Так он не унялся: "барин мне, говорит, не указ!" Пойдешь по лестнице, он подкараулит, да старается за руку поймать...
-- Неправда, неправда! -- оспаривал горячо Валентин, -- не верьте ей, сударь, барышня врет!
-- Сами вы врун! Афимья, чай, видала вон из тех дверей, как вы ловили меня за руку...
-- Зачем же ты беспокоишь ее, если она не хочет слушать твои любезности? -- сказал я ему.
-- Я обращаюсь всегда благородно и деликатно... -- защищался он. -- А вам, сударь, хорошему господину, надо бы барышень в шею отсюда, а не слушать, что они врут!..
-- Вы врете, а не я! -- вставила она.
-- Это мои дела, а не ваши! -- обратился Валентин опять ко мне. -- Я службу мою справляю у вас как следует... Не пью, не шляюсь, господское добро берегу...
-- Это так: твои амуры -- не мое дело, да зачем жалобы доходят до меня?
-- На что же вы теперь жалуетесь?-- спросил я ее.
-- Да вот сейчас, когда я мимо ваших дверей по лестнице шла, он подкараулил -- и цап меня за шею, хотел обнять... Да не таковская: я не далась, попятилась. Вон извольте посмотреть: коса у меня свалилась, и платок с шеи... Не прикажите ему озорничать! Я живу скромно, все знакомые мои и в доме здесь тоже меня знают честной, аккуратной девушкой: могут, пожалуй, подумать, что я нарочно слушаю его "канплименты"...
-- Слышишь, Валентин -- это правда, что "барышня" говорит! Она скромна... дорожит своей репутацией, не хочет, чтоб ее компрометировали... -- заговорил было я, но остановился, вспомнив о его тетрадке с "сенонимами": слова "репутация" и "компрометировали", как мудреные и ему непонятные, наверно, попали бы туда. -- Она скромна, бережет себя, дорожит своим честным именем: не беспокой же ее! -- дополнил я в новой редакции.
Я успокоил ее как мог -- она поблагодарила меня, извинилась за "беспокойство", прибавив, что и барыня ее посоветовала ей обратиться ко мне. Она взялась за ручку двери, бросив опять на Валентина ядовито-насмешливый взгляд.
-- Чему смеяться-то! -- шипел он на нее. -- Такие дряни, как вы должны за счастье почитать, если с ними благородно и деликатно обращается этакий кавалер! - Он поднялся на цыпочки и начал руками собирать с затылка волосы на макушку...
При слове "такой кавалер" девушка разразилась неудержимым, визгливым хохотом и бросилась вон. Он с треском запер за ней дверь.
Я тоже не утерпел и покатился со смеху. Он ощетинился, как зверь, злобно посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но удержался и ушел к себе за перегородку, хлопнув дверью
Свободное копирование
