Народничество и американизм - 5

 Приехавши в Киев, мы стали пропагандировать прежде всего, само собой разумеется, в литературном кружке, членом которого я состоял.

 Мне следовало бы родиться большим художником, чтобы быть в силах в настоящее время изобразить весь свой внутренний мир, тот необычайный наплыв чувств, мыслей, энергии, какие я переживал в ту минуту. Даже после того, как прошло больше тридцати лет жизни, полных всевозможных событий и перемен, когда мне удается иногда, зарывшись в прошлое, живо воскресить в своей памяти то мое восторженное душевное состояние,-- чувство счастья испытываю я, так было много хорошего в том настроении при всей недодуманности программы, исповедываемой мною. Умиляюсь я уже, конечно, не совсем собственным "я"; на это мое "я" в том далеком прошлом я смотрю теперь почти как на постороннее лицо; нет, умиляюсь я тем настроением, которое было навеяно на всех нас, семидесятников (в том числе и на меня), духом времени, что, собственно, и создало все наше движение.

 Если я, живя в Луке среди крестьян, испытывал особого рода состояние, которое я сравнивал с влюбленностью, то здесь -- в Киеве -- я походил на влюбленного в разлуке, когда, как известно, чувства проявляются еще острее. Какой должны были иметь вид тогда мы с Иваном, можно отчасти заключить по следующему обстоятельству: один студент, близкий приятель Судзиловского и мой знакомый, придя как-то на квартиру, где мы были, и видя затворенную дверь в смежную комнату, откуда доносились наши голоса, заметил иронически Судзиловскому: "Что там творится? Таинство евхаристии совершают братья Мокриевичи?" Сам он принадлежал к скептикам и потому, конечно, шутил над нами, но как наблюдательный человек все-таки весьма метко охарактеризовал наше тогдашнее настроение. Да, несомненно, мы совершали там, за дверью, свое таинство евхаристии.

 Итак, мы стали пропагандировать наш американизм в кружке, членом которого я был.

 Здесь сразу обнаружились разногласия и прежде всего во взгляде на физический труд: мы, "американцы", признавали его обязательным для всякого человека; большинство членов кружка высказалось против этого мнения; 4 только двое примкнули к нам, с остальными же мы разошлись, и разошлись враждебно, так как непримиримости и фанатизма у нас (особенно у меня) была бездна.

 Мы однако не пришли в уныние от этого неполного успеха, испытанного нами при первых наших шагах, и с юношеским пылом кинулись на розыски и вербовку людей под свое знамя.

 Унывать в то время было мудрено; киевское студенчество было неузнаваемо; среди университетской молодежи то-и-дело вырастали новые кружки; по инициативе этой молодежи в городе устраивались ассоциации: тут висела вывеска швейной мастерской, организованной на кооперативных началах, там была прачечная или сапожная.

 Правда, эти ассоциации так же быстро рушились, как и созидались, но от этого мало изменилось общее положение дел: жизнь била ключом.

 Мне уже было некогда следить за университетскими лекциями, так как я сделался членом нескольких литературных кружков и все время тратил на проповедь своих идей, посещая чуть не ежедневно кружковые собрания. При этом, исходя из принципа, что никто не имеет нравственного права жить умственным трудом и всякий должен зарабатывать свое пропитание трудом мускульным, приобретение университетского диплома оказалось с этой точки зрения не только излишним, но даже вредным настолько, насколько это давало возможность занять в обществе привилегированное положение. Диплом таким образом мог оказывать только деморализующее влияние, пробуждая стремление жить не трудом; и потому, чтобы пресечь всякую возможность пользования привилегиями в будущем, я решил бросить университет; и я уволился из университета.