В подтверждение того, что в России невозможно устроить подобное поселение, Иван приводил в пример конотопскую коммуну, куда постоянно наезжал становой пристав, расспрашивал и следил за всем тем, что там делалось, шпионил за приезжавшими, а один раз по какому-то случаю произвел даже формальный обыск.
И с этим взглядом я тоже был согласен; логичным и вполне последовательным представлялся мне даже и самый проект переселения в Америку, так как в благорасположение и терпимость нашего правительства я не верил и был убежден, что организовать земледельческую коммуну в России невозможно; но тем не менее план выселения с родины ударил меня как обухом по голове, я не мог с ним примириться.
И я, конечно, отказался бы от этого плана; но я очень любил Ивана, и разлука с ним представлялась мне невозможной. Он же со мною говорил таким категорическим тоном, как будто сию минуту уезжал в Америку.
Между тем Иван успел уже приобрести двух прозелитов (эти первые единомышленники впоследствии отстали), и один из них с большим сожалением глядел на меня, видимо, не понимая, как это я могу не согласиться сразу с планом переселения в Америку. Несколько дней я ходил словно в каком-то угаре, избегая разговоров с Иваном, чувствуя себя в это время чрезвычайно дурно.
Иван, очевидно, подметив эту борьбу во мне, принялся смягчать впечатление, вызванное его первыми беседами.
Он стал говорить о том, что организация в Америке земледельческой коммуны далеко не исключает возможности работать в России среди народа; напротив, это представит даже большие преимущества: поселившись В Америке и сделавшись американскими гражданами, мы можем приезжать в Россию и пропагандировать наши идеи; американское гражданство защитит нас от насилия русских властей; у американского гражданина они не посмеют делать обысков и т. п.
Коммуна наша в Америке должна была таким образом представлять собой род сборного пункта или, вернее, такого центрального учреждения, из которого мы -- ее члены -- будем черпать свои силы; в ней мы получим нравственную опору (она спасет нас от опошления и деморализации), она же будет нас снабжать и материальными средствами, нужными для передвижений и пропаганды наших идей.
Мало-помалу я примирился с проектом переселения в Америку и сделался членом "американского кружка".
Когда я слышу теперь рассуждения на тему, что поступками людей руководит логика, мне каждый раз приходит в голову мой "американизм", до такой степени он шел вразрез со всем тем, что я чувствовал тогда, о чем думал и что стремился делать. Насколько, например, могли быть практически осуществимы частые переезды из одной части света в другую для пропаганды идей? Как это защитило бы нас -- родом русских -- американское гражданство от преследований русских властей, когда мы явились бы в Россию и принялись бы проповедывать наш коммунизм среди крестьян, и тому подобные вопросы оставались невыясненными.
Итак, к нашему мужикофильству -- этому глубоко национальному чувству -- подметался космополитизм, устройство коммуны в Америке, и получилась в результате страшная путаница; с одной стороны, мы предполагали заводить повсюду мирные земледельческие поселения, с другой -- нами были признаны в принципе революционные средства борьбы за осуществление народного блага; отсюда вытекала разноголосица, наша неустановленность и колебания, так как, очевидно, трудно было мирить все это между собою.
Свободное копирование
