Народничество и американизм - 2

 Здесь однако я должен вернуться назад и рассказать вкратце о том, что делал Иван, или, вернее, что он пытался делать, так как именно в 1871 году (когда разбиралось дело нечаевцев) он явился основателем кружка, в котором и я принимал участие, кружка, задавшегося уже не самообразовательными целями (подобно нашему киевскому кружку) и имевшего большое влияние на мою дальнейшую жизнь.

 Как я уже упоминал, Иван начал с увлечения верещагинской сыроварней. Одновременно с тем, как он пытался устроить в Луке свое хозяйство на рациональных началах, чтобы оно могло служить образцом для крестьян, построена была им, между прочим, маслобойня, которую он думал сделать ассоциационным предприятием. Но попытка эта, равным образом как и главная его затея -- устроить хозяйство (для которого у него просто-таки, помимо всего другого, не хватило материальных средств) -- потерпели полную неудачу. Маслобойня Ивана встречена была лучанскими крестьянами очень равнодушно, и она мало-помалу умерла, что называется, от истощения. Может быть, отчасти она не пошла еще и потому, что сам Иван скоро стал не удовлетворяться этим предприятием и принялся искать чего-то другого. У него начал зреть план устройства земледельческой коммуны.

 Я думаю, что последняя мысль логически вытекала из его первоначального плана заведения рационального хозяйства. Так как для подобного хозяйства, с одной стороны, у него не хватало средств, а с другой -- эксплоатация наемных рабочих явно противоречила его мировоззрению и он не мог с этим мириться, то сама собой напрашивалась мысль завести хозяйство, тоже, конечно, образцовое, которое могло бы знакомить крестьян с научной обработкою земли и в то же время велось бы без наемного труда.

 Мысль об устройстве земледельческой коммуны, как оказалось, имела приверженцев и в других местностях России. Так, около этого же времени в Черниговской губернии возле уездного города Конотопа (верстах в пятнадцати, кажется) было даже осуществлено подобное поселение; в нем, между прочим, принимали участие один из Мокриевичей (наш близкий родственник) и Речицкий[1].

 Впрочем, подробностей устройства этой коммуны я мало знаю, так как ни разу не был там; но, насколько слыхал от Ивана, припоминаю: участок обрабатываемой земли был всего-навсего десятин в пятнадцать -- двадцать.

 К этому периоду времени, я думаю, следует отнести и ту рукопись Ивана, из которой я приводил выше выписки. Как мы видели, он верил еще тогда в искренность правительства и считал даже, что оно у нас стояло во главе прогресса. Что однако поколебало в нем эту веру и вообще как случилась перемена его взглядов, в этом отношении ничего не могу наверное сказать.

 Частые посещения полицией конотопской коммуны, а один или два раза и формальные обыски, произведенные там, настолько охладили Ивана, что он мало-помалу отказался от мысли устроить земледельческую коммуну в России. Впрочем, одно время у него с Речицким явился было план попытаться осуществить подобное поселение где-то на Кавказе, подальше от глаз начальства, но, не знаю почему, и эта мысль была брошена, и они окончательно остановились на плане переселения в Америку.

 Нужно сказать, что в конце шестидесятых годов замечалось вообще увлечение Америкой, американской жизнью, американскими свободными учреждениями. Некоторые ездили туда, наблюдали тамошние порядки, писали о них в русских журналах; так, между прочим, помню, вышла книга Циммермана о его путешествии по Северной Америке, очень читавшаяся в то время. (Книга Циммермана, кажется, издана была в начале семидесятых годов не помню под каким заглавием). К числу увлекавшихся Америкой принадлежал наш двоюродный брат, который, посетивши Соединенные Штаты и проживши там около года, вернулся в Россию и принялся составлять компанию для переселения и устройства там земледельческой коммуны. От него-то Иван и позаимствовал свой проект переселения в Америку. Как бы там ни было, Иван приступил к вербовке членов для предполагаемой американской земледельческой коммуны, и в 1871 году, когда я приехал из Киева в Луку, предложил мне сделаться членом.

 -- Общественные условия русской жизни очень дурны, -- доказывал он мне, -- а так как всякий человек подчиняется влиянию окружающих обстоятельств, то даже хорошие люди, попавшие с университетской скамьи в пошлую жизнь, деморализуются под влиянием среды и мало-по-малу становятся пустыми фразерами, неспособными отстоять свои убеждения. Порядочный юноша -- пока в университете -- мечтает быть полезным народу, но, окончивши университет и поступивши на службу, превращается в чиновника и забывает обо всем. Подобному превращению подвергаются без исключения все; поэтому, раньше, чем говорить о деятельности для народа, мы должны сами себя застраховать от опошления, должны принять меры для сохранения своей нравственной чистоты и своих убеждений; а это возможно только при одном условии: когда мы удалимся из деморализующей среды, откажемся от наших привилегий и станем жить так, как живет народ.

 С этим взглядом я не мог не согласиться, так как, в сущности, я сам так думал.

 Далее Иван развивал ту мысль, что для того, чтобы существовать, всякий обязан трудиться непременно физически, подобно тому, как зарабатывают хлеб наши крестьяне; зарабатывать же умственным трудом -- безнравственно, так как этот заработок, в сущности, покоится на эксплоатации народа, и что самое честное занятие -- это пахать землю. Для этой цели, по его мнению, нужно устроить земледельческую коммуну, так как только в коммуне, где все члены работают одинаково и нет наемных работников, нет и эксплоатации и, кроме того, в коммуне труд всякого может быть настолько производителен, что не надо работать с раннего утра до ночи, как работают крестьяне, а можно ограничиться восьми или десятичасовым трудом.

 -- Но наша полиция, -- говорил Иван далее, -- не оставит нас в покое, будет преследовать коммуну, так что подобное предприятие осуществить в России невозможно, и потому нам надо переселиться в Америку.