Высшее образование - 2

 Энергоинститут считался самым престижным вузом для лиц мужского пола. Электростанции, генераторы – это как-то звучало. Я не чувствовал в себе особого призвания к технике. Она казалась мне чем-то сухим, неподвижным. Хорошо, хотя отчасти не ошибся и выбрал специальность, которая по принятой в мире терминологии называется Motion Control Systems – «Системы управления движением».

 Энергоинститут был расположен на отшибе. По тогдашним меркам – на краю города, на «Рабочем посёлке». Мне от дома требовалось 30 минут самым быстрым шагом (после ещё 30 минут просыхал на лекции).

 Постепенно освоился и стал пользоваться трамваем № 2. Тогда ещё не научились делать двери вагона закрывающимися. Поэтому студенты не забивались внутрь, а гирляндами висели на подножках. Так было дешевле. Хотя билет ещё стоил – 3 копейки. Кондукторы усвоили, что со студентов денег не получишь, и терпеливо пережидали утренний пик, поглядывая в окно и дёргая за верёвочку. Иногда новенькая кондукторша шумела: «Войдём в вагон, возьмём билеты! Вагон не пойдёт, пока не подниметесь с подножек!» Висящие спускались на землю, давая рукам отдых. Как только трамвай трогался, все цеплялись снова. Ехать было долго, руки уставали, пальцы замерзали до бесчувствия. Иногда кто-нибудь на ходу отпадал. Странно, но обходилось без жертв.

 Трамвай входил и в набор немногих доступных развлечений. Как-то мы ехали вечером с гимнастической секции. В руках у каждого – элегантный чемоданчик из кожзаменителя с пропотевшими трусами и майкой. На нашей конечной остановке мы располагались так, чтобы войти в первый или во второй вагон, ориентируясь на миловидность кондукторши в окне и отсутствие посторонних пассажиров. В этот раз с нами был Юра Тайков, который, не мешкая, взял в свои руки бразды правления.

 – Смело входите в вагон, рассаживайтесь и начинайте разговаривать друг с другом на иностранном языке.

 Мы так и сделали, начав бойко болтать, кто как мог. Смущённая кондукторша робко подошла и предложила странным пассажирам приобрести билеты. Тогда Тайков, телодвижениями и улыбкой изображая дипломата, снисходительно объяснил:

 – Мы больгарска правительствена делегация, у нас нет русски гроша...

 – Как же, что же...? - залепетала кондукторша.

 – Сейчас мы позвонить консул в Москва ...

 И мы бы проехали нужные нам три остановки, но ...но самый неустойчивый из «иностранцев» не удержался, взбулькнул, тогда прыснули и остальные. Трамвай был немедленно остановлен и высокая делегация с позором изгнана наружу.

 В другой раз, передний вагон наполнился пассажирами, а в нашем прицепном к нам обернулась кондукторша такого вида, что все сразу погрустнели и зашарили в карманах деньги на билет. Но Тайков оценил обстановку иначе. Он фамильярно подсел к хозяйке вагона и начал ей на ухо что-то шептать. Его лицо всё более становилось подобным лику кота, подобравшегося к кошке. И, о чудо! Грозная кондукторша забыла своё дело, смягчилась, заулыбалась и на остановке, где нам выходить, буквально просила: «Ребята, не выходите, поехали дальше...»

 Институт занимал большую площадь, где вольно расположились учебное здание, спортивные площадки, общежитие и ещё много пустырей, которые постепенно застраивались. Длинный 5-этажный корпус, который позднее стал называться «старым», вмещал множество аудиторий. Среди них имелись большие «лекционные» и мелкие для семинаров.

 Пока я учился, институт строился. Появился почти настоящий стадион, пристроили спорткорпус, где был небольшой, но приличный зал со снарядами для гимнастики, возник главный корпус с современными аудиториями типа «амфитеатр», где мы сидели удобно, видя доску и лектора, который уже более походил на артиста на сцене, и можно было спокойно разглядывать также его брючки или ножки.

 История приключилась со строительством следующего аудиторного корпуса. Предполагалось возвести доселе невиданное здание, сплошь облицованное стеклом. Проект был стянут откуда-то из Грузии или Армении. Но неожиданности подстерегали строителей в самом начале. Как водится, нулевой цикл выкопали «на ура». Большие самосвалы день и ночь вывозили землю, создав впечатляющий размерами котлован. В том же ударном темпе настелили в нём монолитную железобетонную плиту – опору для будущего здания. И, и... работы замерли.

 Всех интересовал ход великой стройки. Группками толпились энтузиасты на гребне провала, обсуждая причины простоя и перспективы развития процесса. Из этих разговоров выяснялась оригинальная ситуация. В трудовом порыве строители выкопали котлован на 1 метр и 20 сантиметров глубже, чем нужно. И как теперь строить здание было непонятно. То ли переделывать весь проект, то ли...? А кто будет платить за всё это сверх с трудом выбитой сметы? Посчитали – получилось, что заложенный бетон стоит 20.000 р. Спорили во всех инстанциях и утвердили виноватого – это нивелировщик, который, измеряя глубину, забыл вычесть собственный рост (нагнувшегося к измерительной трубке человека). Взять с этого инженера, получавшего 120 р., такие деньги было невозможно. Но всё начальство оказалось вообще невиновным. Этим и завершился двухлетний скандал. Мощные самосвалы энергично повезли землю обратно, завалили избыточную глубину и набетонировали новую плиту-фундамент.

 Скоро возвели и здание-аквариум. С ним тоже оказалось порядочно хлопот. По южному проекту все трубы располагались снаружи, но для наших морозов это не годилось. Кое-как, самодельным способом, переставили их внутрь. Заниматься там было холодно. Кафедры, которые перевели в новое здание, в «шикарные» условия, расставили письменные столы и приступили к выращиванию морозоустойчивых доцентов-энергетиков.

 Но пока мы ещё в 1950-м. На одном из первых семинаров по математике, к своему изумлению, я обнаружил, что моё звание «отличник» следует забыть. Техникумовская подготовка оказалось просто слабой. Ведь последние два года в техникуме вообще шли только спецпредметы, а школьники, т.е. все сидящие рядом ребята, всё учили математику. Вот и получился конфуз. Преподаватель что-то объяснял и по ходу написал на доске:

 Х ^-2 = ? (Придётся пояснить словами: икс в степени минус два ... равно чему?) Он посмотрел на студентов. Видимо, я сидел с наиболее умным видом и был любезно приглашён к доске. Вышел довольно самоуверенный тип, ещё бы он уже прошёл практики, защитил диплом, имеет специальность и звание, но здесь на глазах у просто школьников превратился в потного приготовишку. Несколько тягостных минут я упорно всматривался в это, казалось, ухмыляющееся, простейшее выражение, но ... так и не смог вспомнить его перевод в обычную алгебраическую форму: 1/X^2 (да, конечно, единица, делённая на икс квадрат). Впоследствии не раз я наталкивался на подобные провалы из-за отсутствия у меня нормального среднего образования. Постепенно, с трудом, это преодолел. Но хорошим математиком так и не стал. А для моей специальности, и тем более продвижения в ней, без глубокой математики было точно, как без крепких рук. Может, бог не дал способностей, а, может, не зря школьники зубрят, не понимая зачем, всякие формулы и теоремы. Постепенно в них это влезает и работает, не требуя напряжения внимания.

 Один из пяти-шести профессоров института – Владимир Семенович Фёдоров, по отзывам математиков, был крупным учёным. Он развивал собственное направление в этой обширной и сложной науке. Его признавали за рубежом, но третировали на родине. Причина была в его серьёзном дефекте – он был религиозным человеком, и совсем не партийным. Это, конечно, исключало поездки на престижные конференции, публикацию книг и т.п. Разрешалось иметь несколько учеников, чтобы вытянуть математические идеи такого человека и передать их в жаждущие, но часто бестолковые руки идеологически надёжных атеистов. (Каждый раз восхищаюсь теперь свежим российским цирковым представлением, когда традиционно упитанные бывшие коммунисты, пряча глаза, неловко тычут себя пальцами в грудь и живот. Бедный Христос не поражает их за ложь. Видно, вспоминает, как летели с высоты маковки церквей и головы священников).

 Высокий благообразный профессор стоит на возвышении перед полутора сотней новеньких студентов. Объясняет геометрический смысл интеграла. Быстро и чётко выкладывает на большую доску ряды формул и графиков. Аудитория занята переписыванием символов в конспекты. Вдруг рабочую тишину нарушает смешок: «Хи-хи» – произносит, глядя на формулы, лектор. Все всматриваются в написанное на доске, но не находят никаких следов юмора… и вдруг догадываются, что это профессор усмотрел что-то смешное в своих уравнениях или во внезапно пришедшей в голову математической идее. Студенты оживляются, многие «присоединяются» к преподавателю. Владимир Семёнович удивлённо оглядывается – он не ожидал от молодого поколения студентов такой глубины математического мышления. «Тчише, тчише», – успокаивает профессор аудиторию, и лекция продолжается.

 Экзамены я сдавал удачно, получая необходимые для повышенной стипендии пятёрки. И вот на математике у Фёдорова чуть не получился прокол. Готовился нормально, вроде разобрался во всём. По собственной методике я после изучения вопроса брал бумагу и, никуда не заглядывая, делал выкладки, доказывая хитрую теорему. Билет попался не самый приятный, но всё помнил, что надо. Подготовился и с листочком подсел к экзаменатору. Объясняю этап за этапом доказательство и вдруг понимаю, что вот в этом месте имеется разрыв в логике утверждений, и мой вывод несколько зависает. Фёдоров, конечно, это видит, пытается порасспросить меня вокруг смутного места. Похоже, в основном отбился... Владимир Семёнович берёт чистый лист и пишет несколько задачек. Я снова сажусь за парту, кажется, всё решил. Фёдоров, взглянув на листочек с решениями, ещё поспрашивал из других разделов. Я уже оправился от шока, отвечал уверенно и подробно. Наконец, профессор вздохнул с облегчением (так мне показалось), улыбнулся, взял зачётку и чётко вывел: «отл.».

 Позже, когда я стал аспирантом, мне довелось обращаться к В.С.Фёдорову за разными консультациями. Вопросы мои вытекали из проблем описания импульсно-логических ситуаций, с которыми меня сталкивал мой нестандартный привод. Такого не существовало в книгах, и редкий математик стал бы вдумываться в такую муть. И каждый раз я убеждался в бесконечной доброжелательности, эрудиции и, вместе с тем, искренности и скромности этого большого учёного и настоящего человека.