Высшее образование - 1

27. Высшее образование

  На фото: профессор Владимир Семенович Федоров

 Итак, техникум не мог направить меня работать по специальности ввиду моей неблагонадёжности. Начальство вывернулось из деликатного положения благодаря удачно подвернувшейся возможности рекомендовать выпускника в высшее учебное заведение. Ощутив реальную возможность дать сыну высшее образование, мама не хотела ничего другого.

 Итак, перспектива куда-то ехать была отставлена. В Иваново было из чего выбирать «куда пойти учиться». Мы решали эту проблему методом исключения.

 Наш Медицинский институт пользовался известностью. Его профессора в тот момент ещё не были вышвырнуты на улицу (или подальше). Это случилось чуть позже. Но в «мед» учились исключительно девчонки. Нормального парня, оказавшегося студентом-медиком, все жалели. Должен также признаться, что до сих пор, когда вижу, как сестра подносит иголку к телу – отворачиваюсь. Какой же медик из такого кадра?

 Был в городе Педагогический институт. Но стать учителем – такое будущее мало кого привлекало. Насмотрелись в школе. Только некоторые девчонки, школьные подлизы, шли в пед. Хотя учителей математики готовил сам академик Мальцев – желающих поступать туда я не знал. Ну, а уж на ИНЯЗ шли самые бестолковые – за железным занавесом не существовало более бессмысленного растрачивания времени, чем изучение какого-то чужого языка. Всем было ясно, что в мире существует только один достойный, которым мы, к большой нашей удаче, уже владеем.

 Теперь, когда мир передо мной раскрылся, стало ясно, что среди всей советской лжи, обман относительно языка был самым коварным. Я прозрел, но остался немым, и заговорить на других языках мне уже не суждено. Это лишило меня желанной мечты поговорить с американцем, англичанином или любым другим жителем Запада, да и Востока. Это исключило и возможность достойной работы, ибо прежде нужно было донести свои идеи до работников крупнейших фирм, с которыми мне довелось встречаться. Это не дало мне и права вернуться к преподаванию.

 И «медики» и «педики» в переводе на современный язык звучали, как лица с подозрительной сексуальной ориентацией.

 Ещё имелся Сельскохозяйственный институт. Туда, вообще, городские не шли. Только крестьянские дети, привыкшие к виду погруженных в навоз коров на колхозной «молокоферме» или картофельных «плантаций», к которым по грязи не мог подобраться трактор, – могли согласиться с таким «высшим» образованием. Хотя устройство всего живого и растительного меня с детства очень интересовало. И теперь, переходя муравьиную дорогу, не могу не задержаться. Так интересно понять кто, куда и что тащит, и зачем? Но это влечение так и осталось несбыточной мечтой.

 Возможно, самым солидным из наших вузов считался Химико-технологический. В школе был период, когда я увлёкся химией, с её таинственными превращениями красного в зелёное и твёрдого в газообразное. На моей тетради даже красовался собственного сочинения эпиграф – «Будущее мира зависит от Химии». Для ориентации я зашёл в парадный корпус института с колоннадой, но ... но первое, что меня встретило – был резкий и довольно противный запах...

 Чуть не забыл, конечно, в нашем текстильном городе был и Текстильный институт. Но пусть меня извинят его работники и выпускники – он среди молодёжи совершенно не котировался. Город гордился новыми заводами. Фабрики были его прошлым. Хотя власть упорно дула в патриотически-текстильную дуду. Выстроили даже огромный камвольный комбинат, завели в нём славных «героев труда».

 После приоткрытия двери в свободу поставщики шерсти для начатого производства сукон оказались в «ближнем зарубежье». Комбинат, рассказывают, захирел. Похоже, что теперь КПСС (под чуть измененным кодом) прибирает всё к своим опытным рукам. Боюсь, что снова «ставшие ничем» захотят быть «всем» и история повторится, но уже в виде фарса (по разъяснению словаря уважаемого С.И.Ожегова – «как нечто лицемерное и циничное»).

 Вот и осталась единственная дорога. Мама отнесла мои документы, и, приехав к началу сентября, я обнаружил себя студентом энергоинститута. Учиться – разрешалось. Хотя (опять это – хотя!) вскоре и здесь выявились такие ограничения, которые мешали мне дышать.