Лысенко археологии - 2

Едва несколько месяцев прошло после этого знаменательного выступления, как мы узнали, что в Ленинграде последовало другое подобное же событие: Равдоникас заявил, что в археологии, как и в биологии, есть две взаимоисключающие школы: прогрессивная школа покойного ленинградского археолога Б. В. Фармаковского и реакционная школа московского археолога В А Городцова, опять же покойного. Борис Владимирович Фармаковский и в самом деле был прекрасным ученым, однако, думаю, весьма удивился бы, привелись ему узнать, кто и что будет прикрываться его именем. До сих пор я задумываюсь над тем, почему Фармаковского (а, скажем, не Спицына) избрали знаменем этой готовящейся кампании. Наверное, потому, что Фармаковский был гимназическим товарищем самого Ленина, так что на него распространялась сень непогрешимости, расчет был прост и почти гениален — главное, совершенно в духе времени. Кроме того, весьма прозрачно намекалось, что вреден не так покойный Городцов, как его здравствующие ученики во главе с Арциховским. Думается, что имелся и еще один расчет, столь же тонкий: в ЦК археологией ведал П. Н. Третьяков, коренной ленинградец и соперник Арциховского, побежденный за несколько лет до того в открытой полемике с ним. Докладчик и его окружение рассчитывали, видимо, на поддержку Третьякова, а это было почти так же важно, как сень непогрешимости, если даже не более важно.

Успешно выступив в Ленинграде, археологический Лысенко вот-вот должен был прибыть к нам в Москву на специальное заседание ученого совета. Готовясь к этому заседанию, читая ленинградские стенограммы, мы видели, что Равдоникас отнюдь не одинок. Вокруг него угадывалась плотная кучка, среди которой более явственно выделялась мрачная фигура Каргера. Каргер даже выступил с резкими нападками на Воронина, обвиняя его в реакционном любовании стариной. Держались ленинградцы дружно: лишь иногда проскальзывало словечко, что нельзя, мол, противопоставлять Ленинград Москве, что не важно, какой именно город: приверженцы обеих школ могут быть где угодно. И в этом чуялась двоякая тенденция — расколоть москвичей (дескать, и среди вас могут найтись правоверные — только покайтесь и сожгите то, чему поклонялись) и припугнуть рядовых ленинградцев (и вас можно обвинить в городцовской ереси). И это тоже было совершенно в духе времени, как, впрочем, и вся кампания была ультрасовременна. Положение осложнялось тем, что в Москве были и недавние ленинградцы: Пассек, Воронин, Шульц, Чернецов. Как они себя поведут?

Словом, от предстоящей сессии ученого совета ничего хорошего ждать не приходилось. Шел печально знаменитый 49-й год.