Мои воспоминания - 165

 По приезде в Москву я немедля приступил к совершению отдельной записи на имя жены моей. Крепостные акты совершались тогда во 2-м департаменте Московской палаты гражданского суда. По наведенным мной справкам в этой палате требовалось, чтобы я представил прошение об отделе и при нем доверенность тестя и отдельную запись, написанную на гербовом листе достоинством, как помнится, с лишком в 300 руб. сер. За явку этой записи в палате требовали в пользу чиновников палаты взятку в 2500 руб. асс. (более 700 руб. сер.) и на приведение к окончанию этого дела назначили очень отдаленный срок, так как полагали необходимым послать выданную мне тестем доверенность в нижегородскую палату гражданского суда для снятия допроса с тестя моего, которым он подтвердил бы сделанное в доверенности распоряжение; при этом предварили меня, что если в представленной мной записи найдено будет что-либо написанное несообразно с законами или установленной формою, то она будет мне возвращена, и я обязан буду представить новую на гербовом листе такого же достоинства. Я не имел денег, чтобы удовлетворить всем этим требованиям 2-го департамента гражданской палаты; сверх того, отдаление на дальний срок окончания дела по совершению отдельной записи меня тревожило. Переписка между мной и тестем делалась по разным причинам с каждым письмом неприятнее, и я опасался, что он, при допросе его о подтверждении сделанного им в доверенности распоряжения, может от него отказаться или просто уничтожить данную мне доверенность. Не помню, какой благодетельный человек мне сказал, что купчие крепости и дарственные записи действительно совершаются только во 2-м департаменте палаты, но что отдельные записи, при совершении которых не берется крепостных пошлин, могут быть совершаемы и в 1-м департаменте той же палаты. В этом департаменте сказали мне, чтобы я подал прошение об отделе с прибавлением доверенности тестя и чистого листа гербовой бумаги для написания отдельной записи; что допрашивать тестя о подтверждении сделанного им в доверенности распоряжения считается излишним; что на окончание этого дела требуется всего дней восемь, а вознаграждение чиновников палаты предоставляется моему усмотрению. При этом советовали мне представить чистый лист гербовой бумаги для отдельной записи, а самому на нем ничего не писать, потому что если я сделаю в записи ошибку, то принужден буду купить новый лист бумаги (более чем в 300 руб. сер.), а если ошибется писец палаты, то перемена листа будет стоить несколько копеек. Я подал прошение в 1-й департамент с вышеописанными приложениями и через неделю получил засвидетельствованную отдельную запись, дав чиновникам палаты 400 руб. или 500 руб. асс. (114 руб., или 143 руб. сер.), за которые они меня очень благодарили, будучи видимо довольны этим вознаграждением. Вот до какой степени была велика разница по совершению отдельных записей в двух департаментах одной палаты, помещавшихся в одном доме, и для которых, само собой разумеется, были обязательны одни законы. Таким образом, я в марте 1840 г. сделался помещиком 1067 душ крестьян мужского пола с 16 000 десятин земли; по наружности я казался богачом, а на деле нечем было жить.

 Но этим не кончились мои заботы об отделе жены моей. Имение моего тестя было заложено в Московской сохранной казне, и на нем по этой казне накопилось недоимок по уплате процентов за полтора года. Московский опекунский совет, разрешая отдел жене моей, требовал, чтобы все займы тестя, в которых заключались отделяемые им дочери деревни, были приведены в порядок. Для этого требовалась значительная сумма денег, которой не имели ни я, ни тесть мой. Вследствие настоятельных моих просьб опекунский совет согласился отделить по своим счетам в особый заем деревни, отошедшие к жене моей, с тем, чтобы была очищена недоимка не по всем займам тестя, в которых заключались означенные деревни, а собственно только <та> недоимка, которая причиталась на то число крестьян, которое поступило в отдел жене моей. Но и на это требовалось около 7000 руб. сер., уплату которых тесть мой возложил на меня. Видя, что дела тестя с каждым годом более и более запутываются и что при правильном мной взносе процентов в сохранную казну имение жены моей может подвергнуться аукционной продаже за неплатеж тестем процентов по тем займам, которые были сделаны под деревни, отходящие к жене моей, вместе с деревнями, оставшимися в его владении, я решился для отдела и по сохранной казне имения жены моей от имения тестя принять на себя уплату означенных 7000 руб. сер. и обратился к зятю моему С. А. Викулину, жившему в это время в своем селе Колодезском, чтобы он мне их дал взаймы под заемное письмо. По настоятельной просьбе сестры моей он согласился дать <мне эти> деньги, назначив их получить в Рязани, где ему вскоре следовала в выдачу эта сумма из какого-то присутственного места. Конечно, я благодарил его за это и сестру мою, но сознаюсь, что про себя бранил его за скупость. Воображая его бóльшим капиталистом, чем он, однако, как оказалось впоследствии, не был, я досадовал на него, что он вместо присылки мне денег откладывал получение их на несколько месяцев. Действительно, эти деньги были получены мной в конце 1840 г., и как я в это время был командирован на Кавказ, то дело по взносу денег в сохранную казну, с тем чтобы деревни жены моей числились в особом от деревень тестя моего займе, принял на себя Федор Николаевич Лугинин, женатый на Варваре Петровне Полуденской, который все это дело и привел к желаемому окончанию в начале 1841 г., в бытность мою на Кавказе. Платеж процентов по заемному письму, выданному мной зятю моему, полагая по 6 со ста в год, составлял бы ежегодно 420 руб. сер. (1470 руб. асс.), и настолько уменьшился бы и без того ничтожный мой доход. Но этих процентов я ни разу не платил; зять подарил заемное письмо моей сестре и через полгода умер, а сестра после его смерти разорвала заемное письмо и никогда не хотела слышать об уплате должных мной ей денег.

 Я уже говорил, что мы выехали из деревни тестя во второй половине октября. Дорога, по позднему времени года, была очень затруднительна. До г. Семенова я с тестем ехал в тарантасе, который два раза опрокидывался. Через Волгу, по которой шел осенний лед, мы с трудом переехали; жена моя очень боялась воды с тех пор, как едва не потонула, катаясь в лодке на пруду в с. Кузьминках, имении князя С. М. Голицына, близ самой Москвы, быв в гостях у живших там Полуденских. Это был с нею второй случай; еще ребенком в своей смоленской деревне она тонула в виду стоявшей на берегу ее матери и с трудом была спасена. На некоторых протяжениях бывшей еще тогда грунтовой дороги от Нижнего до Москвы мы тащились в наемных салазках по замерзшей земле, а карета наша с вещами следовала за нами.