По следам моей памяти. В бреду.

«Сла-а-вное мо-о-ре, священный Байка-а-а-л,
 Сла-а-а-вный корабль – ому-ле-вая бочка!
 Эй, баргузин, пошевели-и-вай ва-а-л,
 Мо-ло-дцу плыть недале-е-е-чко».
-надрывается черная коробка репродуктора. Все чувства обострены до предела, особенно – слух. Гошка даже слышит, как журчит вода в кране на кухне у соседей. А он плывёт. Кровать, на которой он лежит, раскачивают волны Байкала. «Кто такой «баргузин?» - спрашивает себя Гошка. Не «баргузин», а «грузин» - поправляет его кто-то в голове. И, сразу же, вслед, – чётко видит он, как катятся пенные валы, с грохотом бьются о черные скалы, и усатый грузин сидит верхом на бочке, на боку которой чёрной краской, как на борту корабля, выведено «Омуль».
...Болит голова, очень хочется пить. И холодно.
-Хо-о-о-л-о-д-д-д-н-но, - выклацывают зубы.
...Какие-то голоса, все время слышатся какие-то голоса:
-Бу-бу-бу-бу-бу; Бу-бу-бу-бу-бу;
–Высокая температура.
–Бу-бу-бу-бу-бу.
–Постельный режим.
–Бу-бу-бу-бу-бу.
–Возьмёте в аптеке.
–Бу-бу-бу-бу-бу.
–Не плачьте, мамочка, он поправится...

Гошка лежит, укрытый двумя одеялами, в ногах у него грелка. Трясёт так, что кажется, будто кровать четырьмя ножками выбивает чечетку.
Холодная рука на голове. Нет, это не рука. Это мама кладёт на лоб смоченное в воде полотенце. Ещё раз и ещё – холодные компрессы на время снимают боль. И опять – плывут, качаются стены...
Вот он видит мост. Ускоряясь, на Гошку катится огромный каменный шар. Гошка хочет убежать, но тот катится всё быстрее и быстрее. Гошка бежит по мосту, но шар догоняет и толкает в спину. А потом – странное и страшное чувство падения, долгого падения вниз.
...К вечеру чуть полегчало. Он лежал в холодной испарине, в мокрой насквозь пижаме. В соседней комнате горела лампа – из-под прикрытой двери пробивалась тонкая, жёлтая полоска света. Едва слышные, звучали два голоса. Это мама о чём-то говорила с Гошкиным отцом. Гошка постарался прислушаться, но это усилие стоило ему нового приступа боли. Перетерпев её и подождав, пока боль в голове утихнет, Гошка повернул голову к окну. А в нём, занимая почти всё пространство, висел совершенно белый, круглый диск Луны. Она была удивительно белой, лишь местами темнели пятна лунных морей.
«Разве на Луне есть моря?» –думает Гошка, –даже маленькие знают, что на Луне нет воды. А еще странно, что существуют лунатики. Вот, Шкуренчиха говорит, что Валька из второго подъезда – лунатик, и ночью ходит по квартире с закрытыми глазами, ни на что не наталкиваясь. Если его выпустить на улицу, то он может уйти и больше не вернуться. А еще она говорит, что лунатиков нельзя будить, иначе они сразу умрут от испуга».
...Шкуренчиха все знает. Она маленькая, и ходит смешно – будто носом клюет. А на щеке у нее – чёрная бородавка. Её муж, Иван Егорыч, работает ревизором в торговле. У него отвисшая нижняя губа и ходит он важной, неспешной походкой. А подмышкой он всегда носит толстый коричневый портфель. Гошка слышал, как мама однажды сказала, что Иван Егорыч берёт взятки. Гошка не знает, что такое «взятки», но один раз он видел, как из портфеля Ивана Егорыча выглядывал рыбий хвост. Значит, решил Гошка, это и есть «взятка». Им плохо – Шкуренчихе и Иван Егорычу. Когда-то случилось горе: их сын, бывший в то время чуть старше, чем Гошка сейчас, подождав, когда родители уйдут из дома, привёл дворовых пацанов и стал хвастать охотничьим ружьём отца. Ружьё оказалось заряженым и выстрелило, убив младшего Шкуренко. С тех пор Шкуренчиха стала странной. Она может, остановившись посреди улицы, долго оставаться неподвижной. А ещё, она всматривается в проходящих мимо людей, или разговаривает сама с собой. Вот и сейчас, кажется Гошке, Шкуренчиха стоит в проеме входных дверей и, улыбаясь, манит его пальцем:
-Иди, иди ко мне, деточка, будешь у меня жить. А моего сыночка нет – он заблудился и не может найти дорогу назад...
Шкуренчиха делает шаг и проходит Гошку насквозь. Теперь она оказалась с другой стороны, возле окна. Открыв раму, она ложится животом на подоконник и смотрит вниз. Потом Шкуренчиха залезает на подоконник с ногами и, подпрыгнув, взлетает над улицей, над пирамидальными тополями, над крышами домов напротив. Гошка отчётливо видит, как она медленно машет крыльями, появившимися у неё за спиной. Шкуренчиха делает круг в воздухе и вновь оказывается на уровне раскрытого окна. Гошка видит, как она улыбается, как машет рукой, пригашая присоединиться к новой забаве.
-Сейчас, я только с кровати встану, –кричит в ответ Гошка.
Он точно помнит, что где-то тут должны лежать и его крылья, но их нет на месте, и Гошка кричит, зовёт маму:
-Мама, мама, где мои крылья?
Ах, как все вокруг кружится! Гошка пытается встать, но тело не слушается, и он, обессиленный, вновь падает в горячечную пропасть бреда.
…В эту ночь миновал кризис. Утром ему стало лучше. И, вот, он уже сидит на кровати, обложенный подушками, и пьет маленькими глотками куриный бульон. Гошка еще так слаб, что не может самостоятельно держать чашку. От малейшего движения лоб у него покрывается холодной испариной. Градусник показывает 35,4.
-Упадок сил, –говорит мама.
Сегодня Гошка увидел себя в мамином трюмо: тощий, взлохмаченный, гадкий утенок с темными кругами под глазами.
...Прошла неделя. В её конце приходили ребята из Гошкиного класса – принесли уроки, весело болтали, ели конфеты, которыми их угостила Гошкина мама. Много новостей. В школе теперь новый директор. Он – бывший военный, полковник в отставке. У него смешная фамилия «Варфоломеев». Никто в школе не понимает, что делает полковник в кабинете директора. Ушла на пенсию завуч. Теперь, на её месте, учительница истории Савенко, по прозвищу «Сова». Много нового и непонятного по предметам, особенно по математике. Вера Ивановна, их математичка, обещала позаниматься с Гошкой дополнительно.
«Приятно, когда о тебе кто-то беспокоится», – думает Гошка.
…Незаметно пролетели дни. Поздно начавшаяся в том году весна внезапно сменилась летом. В первых числах июня дети сдали книжки в школьную библиотеку.
Завтра начнутся каникулы.