121. Беженская идиллия. Квакеры. Комиссия
Основной лагерный контингент почувствовал себя совсем неплохо: кормят даром, американцы шлют посылки, ещё не израсходованы кожа и консервы, добытые на складах при окончании войны. Самогон-первак, собственной марки, был в достаточном количестве. Дрова в лагерь привозили. Если их было мало, лес находился под боком. Сапожник Юрко ставил силки на диких коз, которые были не особенно дикими.
Когда пришли девушки-немки для переписи лагерного населения, перед ними не стеснялись, указывая свои деревни, откуда они были родом. На вопрос, куда вы хотите эмигрировать? – писали – в Канаду, в Австралию, в США, в Аргентину. Беженцы ещё не представляли себе, какие тучи, родившиеся на Ялтинской конференции, собирались над ними.
В лагере появился англичанин, лет тридцати, в серой форме. Он был большого роста, имел приятное лицо и серые глаза, глядевшие по-детски. Это был мистер Дуглас Дин, инженер-химик по образованию и квакер по убеждению. Он представлял собой английский квакерский "тим" [(команда, группа)], приехавший в Гослар из Англии, для обслуживания беженцев. Дуглас Дин оказал-ся единственным мужчиной в "тиме". Остальные члены "тима" были девушки-квакерши. Всё это были очень приятные, христиански настроенные люди, с несколько наивным представлением о том, что творилось в Восточной Европе, где хозяйничали коммунисты.
Когда Петренко и Глеб разговаривали с мистером Дином, им трудно было понимать друг друга не только из-за языка (они беседовали по-немецки), но и из-за перенесения Дином английских условий на советскую почву.
– Если русскому народу не нравится Сталин, – спрашивал он, – почему он не выберет другого?
– Слушайте, – сказал Глеб, – ни вы, ни я – не политики. Что вы думаете о Винстоне Черчилле?
– O! Это гений!
– Если так, то прочтите его речь, произнесенную в Америке об "одиннадцати головорезах в Политбюро". Может быть вы больше поймёте из его речи, чем из моих объяснений, и вам станет яснее, почему в Доминиканской республике невозможно выбрать кого-нибудь взамен Трухильо, а в Советском Союзе невозможно забаллотировать Сталина.
Тем временем лето сменилось осенью. Пожелтела и опала листва канадского дуба, который рос по склонам гор. Выше по-прежнему чернели ели, или "Смереки", как их называли галичане. Осенью в лагерь зачастили комиссии. Жители лагеря уже знали, что бывшим советским гражданам угрожает принудительная отправка на родину. При новых опросах в комиссиях крестьяне меняли свои прежние показания. Но уничтожить первоначальных данных они не могли. Затем в лагере стали появляться советские военные. Первоначально население лагеря, за немногими исключениями, удирало в лес. Советский офицер ходил по пустому лагерю и обрадовался, найдя старуху, которая пекла оладьи под открытым небом.
– Ишь, из какой белой муки печёт оладьи, – сказал офицер. – Вот и уговори её ехать домой от такой муки.
Однажды приехал молодой советский лейтенант. Лагерники на этот раз не убежали, а расселись в круг. Лейтенант старался расположить их в свою пользу шутками:
– Готовьтесь, товарищи, все поедем домой. Не правда ли, красавица? – обратился он к крупной девушке 18-ти лет, – мы тебе там такого жениха найдём – вся грудь в орденах.
– Чего я туда поеду? Нас разорили, из хаты выбросили.
– Другую дадим. Что вам тут делать?
– Вы нам советских газет привезите, – сказал какой-то неизвестный в лагере субъект.
– Привезу, обязательно привезу. А вы собирайтесь, скоро за вами приедем. Лейтенант сел в автомобиль, а серьёзный дядя, Коломенский, побывавший в советских лагерях Сибири, сгрёб неизвестного субъекта за шиворот:
– Ты откуда взялся, сукин сын? Советских газет захотел? Говори откуда взялся или душа из тебя вон.
– Да я немец. Я в Советском Союзе жил, а сейчас вон там у бауэра [(крестьянина-фермера)].
– Так ты к бауэру советских и приглашай, а сюда не лезь, если хочешь быть живым.
В белорусском лагере на другом конце Гослара разговор с советским майором был острее.
– Так что, товарищи, все поедем домой, – сказал майор.
– Ну, а я не поеду, – ответил крепко сшитый тип.
– Как не поедешь? Не поедешь – силой возьмём.
– А ты меня не пугай. Я сам начальником особого отдела был.
Этот "начальник особого отдела" был вскоре арестован за то, что до полусмерти избил лопатой немца. Когда его переводили из одной тюрьмы в другую, он застрелил немецкого полицейского и бесследно исчез. Публика в лагере нервничала. Приближался день особой контрольной комиссии с участием советского майора. Малограмотные люди, плохо знавшие географию, зазубривали места, где они "родились". Места рождения находились у Дрогобыча и Молодечно. Срочно печатались документы, подтверждающие биографии.
Один советский парень, считавший себя "пострадавшим за правду" потому, что немецкая полиция отобрала у него вещи, награбленные в камере для хранения багажа, дошёл до того, что заказал для своей жены документ об окончании института благородных девиц в Белграде имени княгини Ксении. Когда документ вызвал у всех улыбку, бедная институтка с деревенскими, как бы обрубленными, пальцами с прекрасным украинским акцентом говорила:
– Если не верите, можете спросить княгиню Ксению.
Свободное копирование
