И вот настал день "страшного суда". За столом, покрытым красной материей, сидели: английский майор, советский майор, польский лейтенант, переводчик. На столе лежали результаты нескольких переписей. Перед советским майором лежали документы первой переписи. Перед столом стоял стул, на который усаживали допрашиваемого. Сзади него находился шофер советского майора. Шофер, естественно, не принимал участия в допросе, но каждый раз громко смеялся, когда под перекрестным допросом "подсудимый" путался.
– Где вы родились? – спрашивал старого Скока английский майор по-английски. Переводчик повторял вопрос по-украински.
– В Дрогобыче.
– А вы не бывали в селе Ставище под Киевом? – спрашивал советский майор.
– Нет, не бывал.
– А какие деревни вы знаете около Дрогобыча?
Увы! Старый Скок не знал ни одной деревни у Дрогобыча. Шофер советского майора громко захохотал.
– Чого вы регочете? – повернулся к нему Скок, – це ваша така культура? Потом допрашивали крестьянку-белоруску. Бедная женщина чётко отвечала на вопросы. Она была из-под Минска, но отстаивала свое место рождения под Молодечно. Обыкновенно перед комиссией фигурировал только глава семьи, но на этот раз комиссия решила поймать белоруску. После неё в комнату потребовали её четырнадцатилетнего сына. Он прекрасно выдержал экзамен. Как его ни склоняли к Минску, он упорно отстаивал версию Молодечно.
Комиссия не знала, что в стене сзади "судейского" стола были предварительно просверлены отверстия, и несколько пар глаз и ушей следили за всеми действиями комиссии. Советский майор решил пуститься на провокацию. Он потребовал, чтобы белоруску позвали снова.
– Вот вы говорили нам, что вы из-под Молодечно, что вы никогда не бывали в Минске, а ваш сын сознался нам, что вы из-под Минска и в самом Минске бывали.
– Не мог он этого говорить, – ответила твердо белоруска, которая не только слышала ответы сына, но и видела его перед комиссией через просверленную дыру.
Проще всего поступил казак Орлов. По его словам, он кончил польскую гимназию, хотя Орлов ни слова не знал по-польски. Всё прошло благополучно, потому что вместо Орлова перед комиссией выступало подставное лицо, его приятель – молодой поляк.
Были в комиссии и драматические моменты. Так, вместо мужа на комиссию явилась жена с малым ребёнком. Она признала, что она из-под Николаева, но заявила, что её родителей уничтожила советская власть и живой она в Советский Союз не вернется. Она в слезах ушла с ребёнком из комиссии.
Так же открыто выступил перед комиссией Сивоус. В гражданскую войну он был в рядах белой армии. Потом, скрыв эту часть своей биографии, работал шахтёром в Донбассе. Он не скрыл этого перед комиссией, но так же заявил, что живым в Советский Союз не вернётся.
Около барака, где заседала комиссия, стояла толпа. Каждый выходивший из комиссии тут же рассказывал о своих успехах или о поражении.
– Ой, засыпался, ой, засыпался, – кричал сапожник Юрко.
Комендант Петренко узнал результаты на другой день через английских квакеров: 75% населения лагеря подлежало вывозу. Большинство не ждало даже сведений от квакеров. Часть бежала в Ганновер, часть в лес, другие даже в американскую зону. Явившись в другой лагерь, человек менял всё – и фамилию, и имя, и возраст, и биографию.
– А вы куда? – спросил Петренко Сивоуса.
– А я списался с бауэром, у которого я работал пленным в первую мировую войну. Хороший человек, он охотно меня принимает. Сегодня вечером уезжаю.
Свободное копирование
