Поезд набирал ходу. Под нарами поместилась семья техника. С ним ехала жена и двое детей.
– О! Я жил за границей, – говорил он, – у меня друзья в Париже. Я ведь эмигрировал в 1920 году, а потом через несколько лет нелегально высадился в Крыму и стал советским человеком. Видите, пустил корни здесь, женился, обзавёлся детьми. Да, я знаю Париж, как пять пальцев, меня этим не испугаешь.
Однако, техник с семьёй вылез на станции Казятин. По дороге, всё чаще, попадались сброшенные партизанами под откос поезда, паровозы с задранными вверх колёсами, разбитые вагоны. Около станций были устроены палисады или блокгаузы, в которых сидели вооружённые мадьяры. Они несли охрану железной дороги.
Миновали Здолбуново и Ровно. Началась Польша. Ехали уже четыре дня. Пищу готовили на чугунной печке в очередь. Иногда поезд останавливался в пути, и тогда с убранного поля удавалось достать оставленную кочерыжку капусты. На больших станциях с открытых платформ брали картофель и уголь для печей.
Поезд шёл по неизвестному направлению. Показался большой город. Поезд огибал его. Это был Львов. Поезд стал между другими составами на запасных путях. Мужчины выскакивали на шпалы и шли на вокзал. За вокзалом кантина [(землянка, подвальчик)]. Немецкие девушки выдают солдатам хлеб, колбасу, масло.
– А где снабжают беженцев?
– В городе, на такой-то улице.
– В городе? это хуже. А сколько времени простоит здесь поезд?
Человек десять идут к дежурному по станции. Дежурный – немец, но он куда-то вышел. В помещении дежурного вертится поляк-переводчик.
– О! Вы можете ехать в город. Поезд простоит во Львове два часа. Я-то уж знаю. Без меня не отправят.
В поезде 250 человек, провизия у которых на исходе. Восемнадцать человек должны принести провизию для двухсот пятидесяти. Взяв мешки, они едут на трамвае по указанному адресу. Среди них Глеб и Зорин. Нашли большую столовую, но заведующий столовой сам провизию отпускать не может. Разрешение надо получить у немцев в другом месте.
Двое отказываются от дальнейшего путешествия и возвращаются на вокзал. Шестнадцать человек опять едут на трамвае, находят немецкую канцелярию и получают разрешение. Возвращаются в столовую.
– Сколько вас человек?
– В поезде 250 человек.
– Ведите их сюда.
– Мы не можем. Поезд на путях и вскоре отправляется. Мы пришли за сухим пайком.
– Мы сухих пайков не выдаём. У нас можно только обедать.
Шестнадцать человек возвращаются не солоно хлебавши на вокзал. Поезда нет. Вот он тут стоял недалеко от крана [для заправки паровоза водой] и его нет.
– Да, он стоял, – отвечает немец, – но десять минут назад ушёл. Двое бегут к поляку-переводчику.
– Что же, панове, я мог сделать. Поезд отправляют немцы, не я.
– Куда же он ушёл?
– Да вы не беспокойтесь. Поезд ушёл на пересоставление, а потом вернётся сюда опять.
Но переводчику никто не верит. Всё-таки удаётся выяснить, что поезд ушёл на Перемышль. Удастся ли его догнать? На путях стоит поезд с двумя паровозами, отправляемый на Перемышль. Немецкая кондукторская бригада принимает участие в судьбе отставших и пускает их в свое помещение. До отправки поезда остаётся пять минут. Приходит немецкий офицер.
– Поезд военный, – заявляет он, – я не могу допустить в нём посторонних людей.
Всех выгоняют. Последняя надежда гибнет. Большие колёса паровозов приходят в движение. Все лезут на ходу на тендер второго паровоза. Сидеть неудобно. Можно сорваться. Но, слава Богу, никто не гонит. Поезд набирает ходу.
Свободное копирование
