Воскресенья зимой Глеб с Алексеем Петровичем проводили в лесу. Ещё до восхода солнца, при свете звёзд, шли они на вокзал, неся наточенную и разведенную пилу, топор и железные клинья. 200-250 железнодорожников занимали места в неотапливаемых "теплушках", где не было скамеек и надо было всё время стоять. Поезд стоял около часу. Чтобы согреться закрывали двери и скоро воздух в теплушке становился спёртым.
Наконец состав двигался и новоиспеченные лесорубы выгружались в Боярке, Мотовиловке или в Теличках. На рассвете вся группа шла по лесу к отведенной делянке, иногда две, иногда пять вёрст. Начиналась работа. Не все имели опыт. Часто, подпиливая сосну, они не умели направить её падения. Нужно было следить за соседями и убегать подальше, когда сосна приближалась к моменту падения. Всё же каждый день на лесозаготовках кому-нибудь ломали руку или ногу. Возвращались домой тоже при звёздах.
Плату в виде дров получала Оля. На лесоскладе вызывали получателей дров по фамилиям. Тут же дежурили люди с двуколками, чтобы перевезти дрова на дом за плату в три-четыре полена. Один из тачечников заговорил с Олей. Он оказался профессором консерватории. Тачечников называли "вридло" (временно исполняющий обязанности [или должность] лошади). Вполне подходящее занятие для профессора-пианиста.
Владимир Викторович Вакар работал юрисконсультом одного из профессиональных союзов. Его старики, Виктор Модестович и Анна Эразмовна, жили в Шелеховской слободке в лесном доме, который когда-то Виктор Модестович построил для старшего сына Анатолия и жены его Ольги Петровны. Его собственный дом в старом саду сожгли в революцию, не со злобы, а так – всё равно другие придут, разграбят и сожгут. Фруктовый сад был запущен, ворот не было. Прямая, проезжая дорога шла через всю усадьбу. Виктор Модестович ходил по лесу, а дома писал мемуары. Он пережил трёх царей. И много видел на своём веку. Анна Эразмовна, быстрая и общительная, имела десятки знакомых крестьянок и доставала у них (за вещи, присылаемые сыном Володей и внуком) нужное для питания Виктора Модестовича. Она всегда называла его Виктором Модестовичем, а он её Анночкой.
Иногда они приезжали в Киев к сыну, но долго не засиживались. Всё в городе было чуждо Виктору Модестовичу, даже вывески пугали его.
– Посмотри, какое название учреждения я сегодня видел – "Судугроза" (Судебно-уголовный розыск). От одного названия страшно делается.
Владимир Викторович тоже поехал на лесные разработки. Был там и Глеб, и муж фрауляйн Ольги – Краевский, демобилизованный офицер Советской армии, ходившей брать Варшаву и вернувшейся после "Чуда на Висле". "В лесу раздавался топор дровосека", и Краевский пошёл на звук топора. Крестьянин валил сосну, понадобившуюся ему в хозяйстве. Краевский был в длинной военной кавалерийской шинели. Он сразу взял тон начальника.
– Заворачивай! – закричал он.
Крестьянин уже успел погрузить сосну на телегу, в которую была впряжена тощая лошадёнка. Он безропотно повиновался. Прошёл год, когда начальства не было. Всё было общее, Божье. Теперь есть начальство. Крестьянин не спросил: а ты, кто такой? Он доставил сосну к железной дороге, сбросил её на землю и уехал, радуясь вероятно, что обошлось без ареста. А Краевский был доволен, крестьянин освободил его от необходимости валить сосну.
Ночевали в товарных вагонах. Ночи были холодные и Владимир Викторович получил воспаление лёгких. Он перенёс болезнь без осложнений за исключением одного. Во время выздоровления на него напал психический недуг.
Однажды, когда Глеб посетил его, Владимир Викторович показал ему большой мешок конфет. На мешке было напечатано "Я.Д. Фастовский".
– Смотри, – сказал Владимир Викторович, – это прислал мне мой бывший клиент Фастовский. Я когда-то вёл его дело в суде. Теперь у него маленькое кустарное производство конфет. Узнав, что я болен, он прислал мне конфеты и письмо. Ведь простой, полуграмотный еврей, а так тепло написал: "Посылаю Вам
А подарок конфеты. Мы с вами всегда сочтёмся"...
На следующий день Глеб застал Владимира с тем же письмом, но встревоженного. Он показал Глебу на инициалы Фастовского.
– Видишь – Я.Д. – яд. И в письме угроза: "Мы с вами сочтёмся"...
У это время Анна Эразмовна, ухаживавшая за ним, принесла блюдо опёнок.
– Убери, убери, – закричал Владимир, – они отравлены.
Когда Мария Антоновна, жена Виктора Владимировича, вышла на балкон, он стал кричать, что балкон подпилен. У него была какая-то мания преследования, что напоминало состояние его брата Анатолия, вернувшегося с войны и покончившего самоубийством. Потом это прошло, но Глеб видел, что Владимир всё время находится под влиянием какого-то тайного гнёта. Глеб думал, что его гнетёт его прежнее участие во фракции большевиков. То, к чему пришли большевики, было слишком далеко от того, что было его идеалом в молодости.
Глеб иногда ездил в субботу и оставался на воскресенье в Белом Береге. Оттуда он привозил картошку и жито, выменянные у крестьян. Там он помогал, чем мог, Наде и Лизе. Раз он привёз им каустическую соду и вызвался сварить мыло, но молодые хозяйки не приготовили жира.
– Ну, думайте сами, где достать жир.
– Знаешь Лиза, – сказала Надя, – два дня тому назад в соседнем селе пала свинья, но её уже закопали.
– Неважно, выкопайте и привезите.
Глеб получил целую свинью и большой чугунный котёл. Развёл костёр под соснами. Глеб разрубил свинью топором и ввергнул её с костями и щетиной в котёл. Свинья разварилась и жир всплыл. Получилась солидная порция канифольного мыла. Часть его Лиза и Надя использовали сами, часть пошла в обмен.
Другой раз Глеб вёз им из Киева рамы с сетками для кроликов. Дорога от станции шла всё время лесом, около двенадцати вёрст. Впереди шла группа крестьян. Глеб увидел около себя серую змею и легко придавил её шею рамой.
– Та це ж гадюка, – сказал крестьянин, – вы её зачепили, вона теперь поженеться за вами.
И действительно, Глеб тронул гадюку. Если он её освободит, она нападёт на него. Ничего не поделаешь, Глеб вынул из кармана нож и отсек гадюке голову.
В Белом Береге была своя сельская власть. Представитель её, молодой парень, узнав о приходе Глеба, немедленно явился и потребовал у Глеба документ. Рассмотрев его внимательно, он сказал: документ хорош, но он годится для Киева, а не для Белого Берега.
– Сегодня воскресенье, – возразил Глеб, – я не работаю и провожу день там, где я хочу. Сюда езды три часа от Киева, и я приехал навестить родственников.
Представитель власти удалился и через полчаса принёс бумажку, в которой значилось, что такой-то арестованный направляется в Че-Ка станции Тетерев. Но так как сопровождать арестованного было некому, а сам представитель власти не хотел вести арестованного 12 вёрст через лес, то он вручил эту бумажку самому арестованному, которому таким образом поручалось самого себя довести и сдать в Че-Ка.
В этот день у Глеба была только картошка и рожь в зерне, всего около одного пуда тридцати фунтов. Перевязав мешок посередине, Глеб двинулся в обратный путь. На станции стоял уже его состав. Тут же рядом со станцией была доска с надписью "Транспортная Чрезвычайная Комиссия". Глеб вынул бумажку, прочёл её, положил в карман и сел в поезд. – "Если я им нужен, пусть ищут меня", – подумал он.
Поезд тронулся. Стало смеркаться. Освещения в вагонах не было никакого. Ехали исключительно мешочники. Когда подъехали к Киеву, было уже совсем темно. Толпа людей с мешками через плечо вышла на перрон. На перроне стояли такие же серые люди, часть из них в солдатских мятых шинелях с оборванными хлястиками. Глеб почувствовал, что кто-то тянет его сзади за мешок. Оглянулся – маленькая старушонка ухватилась за конец мешка.
– Это же мой клунок, – сказала она.
Глеб снял мешок, и сразу его окружила толпа серых чуек и солдат в расхлёстанных шинелях. Глебу ещё не приходилось быть в положении пойманного вора, но он понимал, что сделай он неправильный шаг и дело может окончиться самосудом. Глеб снял и положил мешок на землю.
– Что у тебя было в мешке? – спросил он старушку.
– Да что бы ни было...
– Нет, если это твой мешок, так скажи, что в нём. Солдаты и чуйки смотрели на Глеба и на старушку.
– У меня там картошка и жито.
– Дело плохо, – подумал Глеб, – и у меня картошка и жито.
– А ещё что?
– Да немножко фасоли и маку.
– Ну, так развязывай и смотри, что у меня в мешке.
Но старушка не развязывала, а только щупала мешок.
– Нет, это не мой клунок.
– В милицию её свести, – закричали чуйки и шинели.
– Зачем? – возразил Глеб. – Ну, ошиблась бабка, все мешки похожи один на другой.
Свободное копирование
