Киев не изменился, только в учреждениях появились карты, на которых флажками отмечалась линия фронта.
В сентябре состоялась свадьба Ади Гротэн и Белинга. Они поселились в уютной квартире в каменном флигеле на Мариино-БлаговещенскоЙ улице. Глеб навестил их в новоселье. У них был артиллерийский поручик, небольшого роста с интеллигентным лицом. Он сидел за пианино и играл. Играл очень хорошо.
– Аркадий Васильевич завтра отправляется на фронт, – сказала Адя.
Глеб зашёл к Белингам только через месяц.
– Помните Аркадия Васильевича? Вы встретили его у нас. Он ещё играл нам.
– Как же, помню.
– Убит в первом же бою!
В газетах сообщали о гибели пилота капитана Нестерова, протаранившего в воздухе германский Таубе, и писали о казаке Крючкове, изрубившем немецкий разъезд. В Киев стали прибывать раненые. Легко раненных помещали во временных лазаретах, открытых в Лавре и в чертёжных Политехнического Института. Для переноски их посылали добровольцев-студентов.
Глеб был в одной из студенческих групп переносчиков. Записывали фамилию, чин, часть, куда ранен. Глеб спрашивал: «Рядовой?» Часто раненый отвечал: «Никак нет, унтер-офицер», или: «Никак нет, фельдфебель».
Мать «Дяди» работала в операционной госпиталя, открытого в ремесленном училище. Сестра «Дяди» Оля помогала ей на её дежурстве. Они пригласили Глеба носить раненых. В этот госпиталь поступали тяжело раненые. Приходилось носить на перевязку солдат с ампутированными ногами и руками, а также вносить в госпиталь вновь прибывших раненых. Красное мясо, торчащие кости, запах гниения, крики раненых в операционной производили гнетущее впечатление. В первый день Глеб не мог обедать.
Занятия в институте шли нормально. В газетах писали о потерях неприятеля, о борьбе за дом [какого-то] помещика на западном фронте.
В театрах шли пьесы, спешно написанные по случаю войны. В одной из них Вильгельм 2-й просил дьявола: «Дай разрешение на церквей разрушение», и сатана отвечал: «Даю разрешение на церквей разрушение».
Свободное копирование
