Мэтр Филипп едет к Мальро.
Тюаль отправляется к Герню.
Мы с Ривьером едем в Трокадеро.
В Трокадеро, конечно, какая-то очередная перетасовка экспозиций.
Экспонаты из Конго и Австралии вытесняют какой-то другой раздел.
С Ривьером летаем по лестницам, залам и переходам в верхние этажи, где расположен кабинет директора.
Так же летали мы с ним по лестницам особняка Давида Вейля — одного из богатейших людей Франции.
В часы досуга Жорж-Анри трудился над приведением в порядок редчайших коллекций этого господина, коллекций, особенно жадно расхищенных немецкими оккупантами во время второй мировой войны.
Давид Вейль — еврей.
И не одна соляная копь Тироля хранила в своих недрах сокровища коллекций Вейля, обнаруженных американцами.
У него я впервые вижу самое изысканное в собраниях тех лет — еще более ценное, чем резной китайский jade и лошадки Минь и Тан[i], — позеленевшие плоские бронзовые пластинки какого-то, уже вовсе не датируемого, древнекитайского происхождения. Ценность их — чисто археологическая, и при всем желании {173} эстетического отклика на них в себе никак найти не могу…
Ривьер, кажется, огорчается этим.
Но сейчас мы продираемся через лес африканской скульптуры, масок, щитов и копий в маленькое бюро главного хранителя музея, имеющего «руку» на Ке д’Орсе[ii].
«Рука», как выясняется в дальнейшем, довольно слабая.
Но пока он в лучших намерениях пишет свое письмо, я имею досуг налюбоваться временно снятыми с экспозиции резными чудищами африканской скульптуры…
Лучшие экземпляры я вижу разве что у Тристана Тцара — одного из породителей знаменитого «дадаизма», с неизменным моноклем в глазу и роскошным собранием масок и раннего Пикассо.
У него я встречаю стриженую Гертруду Стайн.
Но останавливаться здесь на анализе зауми Гертруды Стайн или на ее советах мне к поездке в Америку совершенно некогда.
Некогда задерживаться и на дадаизме — последней стадии распада представлений об искусстве и регрессе даже не на инфантильную (детскую) ступень, а на ступень младенчества.
Еще дальше разве что тактилизм — фейерверк Маринетти двадцатых годов, осязательное искусство на месте зрительного.
Но все это уже давно отошедшее даже к моменту описываемых событий в Париже, где самое новое все еще сюрреализм с Максом Эрнстом в живописи и Бунюэлем в кино («Un chien andalou» только что закончен, и начат съемкой «L’вge d’or»).
Так же забыта популярная когда-то гипотеза о том, что в негритянской пластике — в ее пропорциях или, точнее, диспропорции — сохранился будто бы облик пигмеев, якобы предков прочих негритянских племен
… Но письмо мое дописано.
Прощаюсь с сокровищами и милыми их хранителями.
[i] Скульптурные изображения из древнекитайских погребений времен династии Тан (618 – 907) и Минь (1368 – 1644).
[ii] Название того участка набережной Сены, где расположено министерство иностранных дел Франции.
Свободное копирование
