Глава 18.
ВОРОШИЛОВ - УССУРИЙСК
Мы прибыли в тюрьму города Ворошилова (Уссурийска) ночью. Было очень холодно. Температура на улице достигала минус 20 градусов по Цельсию. Грузовик остановился у ворот тюрьмы. Нас троих сняли с грузовика, отобрали овчинные полушубки, которые выдали перед поездкой и ввели через тюремные ворота во двор этого заведения. Затем привели в караульное помещение на первом этаже. Мой конвоир, офицер из Дайрена, носивший фуражку с синим околышком, передал дежурному три запечатанных конверта с делами. Затем наши имена были внесены в регистрационную книгу объемистого формата. Дежурный в свою очередь передал офицеру из Дайрена расписку подтверждение о нашем прибытии. Передав наши судьбы п другие руки офицер расстался с нами навсегда. Нам было приказано положить на стол все наши вещи. Их содержимое и наша одежда опять были подвергнуты тщательному осмотру. Изъяли шнурки из ботинок, ремни, не оставили в покое даже пуговицы. Было приказано раздеться и наши тела также подверглись самой тщательной профессиональной проверке. Когда мы оделись, нам вернули наши личные вещи, после чего мы расстались и каждый пошел по своему пути.
Здание тюрьмы представляло собой небольших размеров одноэтажное сооружение из красного кирпича. Здание освещалось многочисленными прожекторами, излучавшими ярчайший свет. Этот острог предназначался только для политических заключенных и в нем отсутствовали обычные для таких заведений звуки и шумы. Здесь господствовала специфическая полная тишина, и даже охрана беззвучно исполняла свои дела.
По обе стороны коридора размещалось около пятидесяти камер. На одном конце коридора находилась душевая, на другом - кухня и уборная. Подчеркиваю, что в тюрьме круглосуточно господствовала тишина, разве что изредка нарушаемая движением конвоиров, тюремщиков и тех, кого вели на допросы.
- Как фамилия? — спросил тюремщик.
Я ответил.
-Давай! Пошли! С вещами.
Меня привели в камеру, расположенную в середине коридора. Номер камеры был нанесен серой краской. Это было крохотное по размерам помещение. Вдоль стены размещались две кровати. На каждой кровати лежал колючий соломенный матрас и тоненькое, дурно пахнущее одеяло. Подушки не было. Камера была пустая и я был предоставлен самому себе.
В помещении было очень холодно, не то, что в Порт-Артуре. Я ощущал голод. Нас не кормили целый день со времени отъезда из Владивостока. Я стал ходить по камере, постоянно задавая себе вопрос о своей будущей судьбе здесь, в России. Сама мысль, что меня увезли так далеко от родного дома и вдобавок ко всему, в Советскую Россию, не давала мне покоя.
Мне разрешили спать только после десяти часов вечера. Из-за холода я лег одетым под тонкое пахучее одеяло. Несмотря на большую усталость, по телу постоянно пробегала дрожь, не дававшая мне уснуть.
Верная действительности поговорка вскоре дала ответ на мою тревогу: «Когда начинаешь думать о дьяволе он всегда появляется наяву!»
Поздно ночью дверь камеры распахнулась. Послышался традиционный вопрос:
- Как фамилия?
Я ответил.
-Давай, вставай! Пошли!
- Куда?
- На допрос.
В сопровождении конвоира я вышел из камеры. Мне было приказано положить руки за спину. Конвоир нажал на кнопку и коридор озарился зеленым светом. Это был сигнал, что арестованного вывели из камеры, сигнал, что по дороге на допрос и обратно арестованным запрещалось встречаться с другими заключенными.
Меня привели к грузовой автомашине стоявшей за воротами. Это было знаменитое транспортное средство заключенных - железная будка без окон, окрашенная в черный цвет, прозванная народом «черным вороном». Для сокрытия назначения будки, на стенах была сделана надпись - «хлеб». Меня заперли в крохотное помещение, столь малое, что я не мог сесть. Всего в такой автомашине размещалось восемь кабинок, по четыре с каждой стороны, охраняемые двумя солдатами войск МВД. По доносившимся звукам я мог определить, что машина ехала в центр города. Наше путешествие заняло около двадцати минут. Машина внезапно остановилась и раздался гудок - сигнал водителя. Я услышал скрип отворяемых ворот и мы въехали во двор центрального здания МГБ для допросов политических заключенных в городе Ворошилове.
Дверь в клетке тюремной машины открылась, и мне было приказано выйти, после чего меня ввели в здание. Мы прошли комнату охраны и совершенно безлюдный коридор. Затем меня ввели в просторную комнату, окна которой были тщательно зашторены. В углу стояло несколько стульев. У окна размещался большой стол, за которым сидел майор, сразу впившийся в меня глазами.
- Садитесь, сказал майор.
Я сел на стул в углу комнаты, возле двери. За столом сидел человек среднего возраста, вероятно, лет сорока, одетый в форму советских военно-воздушных сил. Он внимательно наблюдал за мной, словно кошка играющая с мышью перед решающим ударом.
Майор закурил и сказал:
- Тебя увезли далеко от дома. В Россию не привозят людей просто так! Мы точно знаем, кто ты есть на самом деле. Ты — агент японских и американских секретных служб!
Я посмотрел на этого сумасшедшего следователя с удивлением, ибо никогда еще в жизни не слышал такой чуши, во многом похожей на имевшую в свое время японскую паранойю. Опять повторяется та же старая история. Подумав про себя, я вспомнил Японию. Интересно, как здесь они будут обращаться со мной? После того, как я чуть оправился от шока нелепого обвинения, он, увидев мой несколько растерянный взгляд, медленно глядя мне в лицо словно раздумывая, произнес:
- До сего времени мы обращались с тобой вежливо, но это временно. Ты неправильно воспринимаешь наше понимание. Почему ты не желаешь признаться нам и облегчить свое положение?
- Признаться в чем?
- Что ты американский шпион!
- Но я никогда не был шпионом, как японских так и американских секретных служб.
- Не пытайся нас обмануть. У нас есть доказательства!
- Тогда покажите их мне.
Он взглянул на меня вызывающим взглядом и сказал:
- Нам нет надобности ничего тебе доказывать. Это ты должен доказать нам, что ты не являешься американским шпионом!
- Но как я могу доказать вам, что я не американский шпион?
- Как хочешь!
- Это неразумно! Ведь, это вы должны доказать, что я американский шпион, а не я.
- Неужели?
- Я повторяю. Я не являюсь американским шпионом!
- У нас есть достоверная информация, что ты работал шпионом на американскую разведку.
- Но это ложь. Не может быть!
- Это тебе не Америка,- зарычал майор. - Это Россия! Здесь, в России, это ты должен доказать, что ты не шпион. Ты должен рассказать всю правду. В капиталистической Америке, в твоем буржуазном обществе на Западе, все делается по-иному. Они там в суде должны доказать, что ты шпион. Нам этого не требуется!
- Однако, вы ошибаетесь. Я - не американский шпион!
- Не пытайся отрицать этот факт! — закричал майор. Он положил руку на портфель черного цвета и сказал:
- Вот здесь находятся все доказательства!
- Неужели? - сказал я, посмотрев ему прямо в лицо. Никаких доказательства у вас нет!
Я взглянул на портфель. В нем, вероятно, находились секретные сообщения агентов СМЕРШа и досье информаторов из Дайрена на меня, собранные теми, кто работал на эту организацию. Досье с кем я встречался, где, когда, и как проходили обычные встречи. Данные о моей работе, что я говорил, о чем говорили со мной друзья, находившиеся также под подозрением у СМЕРШа. Там были записаны мои посещения американского консульства и дома, где проживал консул, мои связи с Мэринол и с сестрами из католического общества Америки, моя работа переводчиком в Дайрене на советскую воинскую часть, работа в «Дальэнерго» и так далее. Но во всех этих отчетах и документах в досье не было главного — доказательства, что я был или являюсь американским разведчиком.
- Все ваши бумаги - сплошная фантазия! - ответил я. - Доказательств, что я занимался шпионажем на американцев - нет, и они не существуют, ибо таковым я никогда не был.
- А что, если такие документы есть? - спросил майор, опять показывая на черный портфель лежащий на столе. - Здесь собрано достаточно свидетельств, чтобы осудить тебя за шпионаж. Я вам не верю. Покажите мне эти документы.
- Ты что, обалдел? Считаешь, что мы здесь дураки?! — вновь закричал он.
Здесь секретная информация! Мы следили в Дайрене за тобой около четырех лет, прежде чем арестовать тебя за шпионаж в пользу Америки.
- И все гаки я не тот, за кого вы меня принимаете. Вы глубоко заблуждаетесь.
- Тогда докажи мне, что это не так. Почему ты скрываешь от нас правду?
В этот момент майор снизил голос в попытке переубедить меня.
- Зачем ты создаешь неприятности для себя и для нас?
- Но я уже рассказал вам всю правду, что никогда не занимался шпионажем.
Майор некоторое время молча смотрел на меня, куря папиросы «Казбек» одну за другой. Он, вероятно, пытался изучить мое поведение в психологическом плане и взвесить все обстоятельства, чтобы проверить, говорю ли я ему правду.
- Знаешь, - сказал он с угрозой в голосе. - В российском уголовном кодексе есть статья о расстреле за шпионаж, и она не отменена. Лучше скажи нам всю правду и тем самым спасешь себя. Учти, вследствие твоего упрямства тебя ждет смертная казнь!
- Тогда вам придется все обвинения доказать в процессе суда - ответил я.
- Не беспокойся! Мы докажем твою вину. Я тебе дам шанс все обдумать еще раз.
Майор встал, нажал на кнопку. В комнату вошли двое солдат-конвоиров.
- Уведите его, - сказал майор. - На сегодня хватит.
Вероятно, было уже около трех часов утра, когда меня посадили в клетку «черного ворона» и доставили в тюрьму. Я опять оказался в очень холодной камере, голодный и в изоляции. Полностью измотанный, не раздеваясь, лег на дурно пахнувшую постель на колючем матрасе, и укрывшись с головой таким же вонючим тонким одеялом, погрузился в глубокий сон.
Примерно через два с половиной часа, в шесть утра, меня разбудил тюремщик, прокричавший через окошко в двери камеры:
- Подъем! Вставай! Быстро, быстро!
Мытье следовало выполнить быстро из-за нехватки раковин. Затем выдали завтрак: кружку кипятка, под названием «российский чай», маленькую ложечку сахара и семьсот грамм липкого черного хлеба всю дневную порцию. На обед дали капустный суп и разбавленную водой кашу. Ее же - на ужин. В обед тоже давали кружку горячей воды. То было наше ежедневное меню по-сталински. В камере запрещалось выполнять какие-либо упражнения.
Дневные допросы обычно начинались в десять утра и проходили до трех часов дня. Ночные — с восьми или с десяти часов вечера до рассвета - трех-четырех утра, иногда, дольше. Спать после шести утра нам запрещалось, даже если допрашиваемый прибыл и камеру и пять утра...
Свободное копирование
