Американец в ГУЛАГе - 162

Бараки в КТР в начале, когда меня туда перевели, имели тюремный статус и запирались после раздачи вечерней еды. Теперь тюремный статус был снят, и замки с дверей убрали. По этому случаю у нас случился праздник, и со всех окон были содраны решетки и сброшены на землю.

Ворота между КТР и прилегающим лагерем теперь были открыты, и, хотя стены периметра по-прежнему охранялись пулеметами и ворота лагеря запирались на ночь, заключенные могли свободно перемещаться между двумя лагерями и ходить в гости друг другу до того времени, как выключали свет. Ходили слухи, что заключенным из числа благонадежных выдадут пропуска, чтобы перемещаться между лагерем и рабочей площадкой без необходимости марша в конвое: больше никаких лающих собак и ругающихся охранников для них. Все мечтали о том, чтобы получить такой пропуск. Вскоре на доске объявлений появился список номеров тех заключенных, которые могут обращаться за пропуском, и каждый день мы наблюдали все новые улыбающиеся лица счастливчиков, которым выпал этот волнующий шанс испытать имитацию свободы.

В конце концов, отменили и номера. Однажды утром я вошел в зону и обнаружил, что сотни заключенных кричат, смеются и сдирают льняные нашивки у себя с рукавов, со спины и с груди, а также с шапок и штанов. В воздухе носилась метель из оторванных бирок. Официального распоряжения еще не было, но тюремный телеграф принес новости о том, что это вот-вот случится, и мы просто приступили к выполнению без всяких распоряжений, и Беляков, комендант, позволил этому случиться – без всяких репрессий или даже угроз репрессий. Официальное распоряжение пришло на следующий день. Это событие может быть воспринято как нечто несущественное, но для всех заключенных Джезказгана номер являлся первым символом нашего рабства, сведения нашего положения человека до положения предмета. Исчезновение номера было словно началом нового прекрасного дня.

Ходили слухи о волнениях в трудовых лагерях Сибири, и охранники, администрация и даже кум становились заметно более дружелюбными, до тошнотворности, день ото дня.

Была сформирована «культурная бригада», чтобы давать в лагере представления. Я записался в нее в качестве музыканта. Я нашел своего старого соседа по нарам, Володю Степанова, гитариста, и отрепетировал с ним несколько дуэтов под его руководством. Также я практиковал вновь и вновь отрывки из Рахманинова и Шопена, для сольного выступления. Бригаде позволяли собираться в общем зале по вечерам для репетиций. Мы завешивали одеялами окна, чтобы другие заключенные не могли нас увидеть до вечера представления, и усиленно готовились в течение того времени, пока не выключали свет. По воскресеньям, ставшим теперь полностью выходными днями, наша «культурная бригада» практиковались целый день.   

Одним из номеров было выступление акробата по имени Григорий Левко. Однажды вечером я покрасовался перед ним, пройдя на руках туда и обратно по всей длине зала. Он предложил мне поучаствовать в номере вместе с ним, и начал обучать меня удерживать  его на своих руках в то время, как он вставал на свои руки, а также другим трюкам. Еще у нас в бригаде был замечательный баритон, украинец,  а также имелись аккордеон и мандолина, и мы вместе репетировали оркестровые номера. Был даже конферансье и комик в одном лице, выполнявший роль ведущего вечера.  

После нескольких недель репетиций мы провели наш первый концерт во второй половине дня в воскресенье. Помещение было набито битком. Мест в нем было примерно на пятьсот человек, а все население лагеря, включая два прилегающих, составляло более четырех тысяч: таким образом, мы давали одно и то же представление каждую неделю на протяжении нескольких недель. Вероятно, все наше выступление было сложно назвать профессиональным, но мы считали, что выступали отлично, и такого же мнения придерживалась и наша изголодавшаяся аудитория. Аплодисменты были оглушительными, а вызовы на бис столь настойчивыми, что, в результате, мы играли весь свой концерт заново с самого начала.

А потом случилось невероятное: нам привезли кинопроектор. И теперь по воскресеньям, вечером, раз в месяц, нам показывали кино. Все это были ужасные пропагандистские фильмы о героях-трактористах, но мы их обожали. Двух братьев по фамилии Бойко, бывших профессиональными электриками, сделали ответственными за работу киноаппаратуры – проектора и звуковой системы. Используя снятые с них доступные детали, они занялись сборкой радио. Об этом прослышал кум, но вместо наказания он принес свое собственное радио на починку. Вскоре им принесли еще радиоаппараты на починку, и братья Бойко получили возможность раздобыть дополнительные запчасти и дублировать электропроводку. Они сделали отличные радиоприемники и подсоединили их к громкоговорителю в каждом бараке – и отныне по всему лагерю у нас появилась музыка. По вечерам теперь нередко вспыхивали ссоры: «Выключи эту чертову штуку! – Нет, черт побери, оставь: это моя любимая симфония».