Американец в ГУЛАГе - 155

Вот и все.

Пришло лето.

Путь до рудника с моим небольшим медицинским ранцем был самой трудной частью дня, несмотря на то, что рудник располагался поблизости от лагеря, и от лагерных ворот были видны вышки и горы породы. Но в тени нередко было 43 градуса, а тени при этом не было. Жаркое солнце окрасило мое лицо и шею в цвет темной меди за несколько дней, а волосы приобрели цвет выгоревших колосьев пшеницы. При себе я имел все необходимое. В своем мешке я носил шприцы, перевязочные материалы, средства дезинфекции, пару ампул с морфином, некоторые сердечные препараты, такие как дигиталис, нашатырь и много аспирина. А также резиновый жгут. Также у меня с собой был скальпель и материалы для зашивания ран, зажимы – чтобы иметь возможность обрабатывать глубокие порезы прямо на месте. В руднике постоянно происходили несчастные случаи, и уровень смертности был велик. Я ожидал, что работы у меня будет много.

Поначалу спуск в шахту был облегчением, потому что на 240-метровой глубине царила прохлада, и позднее я брал с собой телогрейку, чтобы одевать ее внизу. У меня была небольшая ниша рядом с будкой механика, поблизости от подъемника, и я нарисовал большой красный крест на маленьком столике и скамейке, что мне выдали, и почувствовал себя так, будто открываю свое небольшое дело.

Между сменами в шахту спускались гражданские специалисты-подрывники, закладывая взрывчатку в отверстия, пробуренные предыдущей сменой, и подрывая породу. Потом приходила следующая смена и при помощи шлангов и сжатого воздуха выдувала дым, а следующая бригада подвешивала рабочие лампы. Потом приходили шахтеры, чтобы выбрать медную руду – чтобы потом, позже, в тот же день, снова начали бурить отверстия, чтобы подготовить следующий подрыв. Рудник работал круглые сутки. Снаружи высились гигантские рукотворные горы породы из зеленоватого камня – порода  высыпалась из больших ковшей, соединенных звеньями и оборачивающихся вокруг огромного колеса для того, чтобы сбросить свой груз.

До того времени, как я попал на рудник, его бичом был силикоз, или рак легких – по причине пыли, постоянно висевшей в воздухе. Но после смерти Сталина была организована влажная добыча породы. К буровой машине крепился шланг, разбрызгивавший воду при бурении, и пыль осаждалась – в результате количество случаев легочных заболеваний резко пошло на убыль. Ранее породу добывали вручную. Тысячи и тысячи людей умерли от изнеможения. Теперь же работа осуществлялась при помощи больших буровых машин с электрической тягой – это значительно увеличило продуктивность и снизило число смертей.

Полости шахты соединялись туннелями, по которым бегали маленькие электрические поезда с дугой, питающей их от провода, протянутого под потолком. Они перевозили руду из полостей, где осуществлялась добыча – иногда за два километра от подъемника. Любимой забавой шахтеров было подвешивать тонкую проволоку к проводу на потолке, чтобы дать почувствовать новичку хороший удар током. Со мной тоже это проделали. Я почувствовал себя так, будто меня сбили с ног ударом кувалды. Некоторый привилегированный статус, который сопровождал меня в госпитале, где все звали меня «доктор» и смотрели на меня снизу вверх, здесь на меня более не распространялся. Я был просто еще одним новичком, над которым подшучивали и к которому относились так же, как ко всем остальным.

Чаще всего мне приходилось иметь дело с разбитыми пальцами. У нас дома, в Америке, вас бы госпитализировали, если бы вы сломали себе палец. Но все, что я мог сделать здесь – это наложить повязку на искалеченный палец и дать бедняге-рабу горсть аспирина. Ему нужно было возвращаться к работе. В случае если была разбита целая рука или нога человека освобождали от работы, но если только я не кричал о том, что он умирает от потери крови, его оставляли в шахте до окончания смены, а затем ему нужно было идти в зону вместе со всеми остальными.

Почти каждый вечер я играл на гитаре вместе с Зюзиным, и мои музыкальные навыки улучшались день ото дня. Духом я был бодр. От тяжелой физической работы я был избавлен, и к тому же продолжал изучать медицину. Мне удалось взять на время несколько книжек по медицине у Адарича, и я изучал фармацевтику, физиотерапию и даже акушерство и гинекологию. Атмосфера в лагере становилась все более вольготной день ото дня. Никаких внезапных и больших изменений не происходило – просто понемногу отношение к заключенным улучшалось. Рацион по-прежнему был ужасен. Менее обученные искусству выживания по-прежнему умирали быстро, но умерших становилось все меньше, так как выживание требовало все меньше сноровки.

Частью «оттепели» стало сокращение часов работы с двенадцати до десяти –  и так как у людей появилось больше времени для отдыха, их бедный рацион стал более адекватным. И по вечерам у нас стало больше времени для восстановления сил и развлечений. Туфта в шахте широко практиковалась, включая систему, по которой трое заключенных вписывали произведенный ими объем руды в квоту одного вольнонаемного рабочего, которых там было довольно много – их привлекали на работы в шахтах обещаниями высокой зарплаты. При помощи трех заключенных свободный рабочий мог перевыполнять стахановскую норму по добыче руды ежедневно, получая значительную зарплату. Заключенным доставались крохи, но и это было для них хорошо, так как их вольный друг покупал им хорошей еды на воле и питались они лучше многих из «придурков». 

Лето, проведенное мной в шахте, не было отмечено необычными событиями или памятными встречами. Эдик Л. в то время работал на той же шахте, но я редко с ним виделся. Хотя я и получал некоторое удовлетворение от своей постоянной работы, заключавшейся в исцелении других и в препирательствах с сотрудниками МВД от лица пациентов, которым требовалась первая помощь,  в целом эта работа была довольно скучной, и каждый день я с нетерпением ждал наступления вечера, наполненного занятием музыкой и разговорами в бараке.