Американец в ГУЛАГе - 148

Глава 22

К тому времени, как мои дни в госпитале подошли к концу, я сделал, вдобавок к ампутациям ноги и пальцев на ногах, три тренировочных аппендэктомии на трупе и одну – на живом пациенте. Теперь у меня по всему лагерю были мои бывшие пациенты, и многие из них остались моими друзьями до самого окончания срока моего заключения. Несколько охранников из тех, кого я вылечил от гонореи, делали мне небольшие одолжения – закрывали глаза в тех случаях, когда я немного нарушал правила и так далее. Моя уверенность в моих врачебных навыках росла, и вместе с ней улучшалось мое душевное состояние. Как только мое физическое состояние вновь обрело свою наилучшую форму, я разработал для себя напряженную программу упражнений. Будучи ребенком, я немного занимался акробатикой, и теперь я снова начал ходить на руках, обычно практикуясь в госпитальном коридоре, прогуливаясь по нему вдоль – он был около двадцати метров в длину. Однажды вечером я, напряженно сопя, отправился в обратный путь, пытаясь выполнить полностью сорокаметровую дистанцию, чего я пока еще не делал – как тут мои занятия прервал крик из конца коридора. Я вскочил на ноги и увидел старого польского профессора, которого мы лечили от гепатита – он, шатаясь, брел по коридору, обхватив руками голову и причитая: было похоже, что он читает молитву по-польски. Я не понимал, что с ним случилось. Пока я бежал к нему, он споткнулся об ящик с углем, упал, стукнулся головой, и остался лежать неподвижно на полу. Я, как можно тише, потащил его в операционную, где принялся обрабатывать ранку у него на голове. Я опасался, что он получил сотрясение мозга, хотя падение и не казалось таким уж сильным. Через несколько минут он заморгал глазами, а потом открыл их. Выглядел он крайне обеспокоенным.

- Я умираю, доктор. Пожалуйста, передайте моей семье. Адрес: Краковское Предместье, 655. О, Господь, смилуйся надо мной, смилуйся!

 И так далее – он говорил настолько быстро, что я едва мог его понять.

Я попытался прервать его, и, наконец, крепко взял за плечи и сильно встряхнул.

- Прекратите! – сказал я твердо. – Расскажите мне, в чем дело?   

- Я умираю. Я умираю от печеночной дистрофии. Я знаю, что симптомами являются галлюцинации. Я встал, чтобы пойти в туалет, и – о, доктор! Когда я вышел в коридор, я увидел вас, идущим по потолку!

Он был шокирован, когда при этих словах я принялся хохотать. Но, когда я объяснил ему, что случилось, он испытал огромное облегчение, а затем обрел дополнительную уверенность после того, как я измерил у него давление, пульс, взял анализ крови и так далее. Под конец он и сам немного посмеялся над этой шуткой, завершил свой вояж в туалет и отправился обратно в постель.

Память очень легко выносит на поверхность такого рода вещи. Эти вещи создавали жизнь посреди смерти и человечность посреди постоянного сатанинского угнетения. Происшествия, подобные этому комическому случаю, моменты успеха в операционной или тайный бизнес по изготовлению ложек, кроватей и утюгов – все это радостные моменты, которые всплывают в памяти, когда меня спрашивают: «Как там было, в лагере?» Но все это были редкие моменты – маленькие яркие вспышки, практически полностью заглушаемые мраком и ужасом, из которых состоял каждый лагерный день. 

Годы спустя, когда мы сидели вместе за одним столом с членами «профсоюза» - так называли себя бывшие заключенные, чтобы не смутить в общей компании непосвященных – мы поднимали печальные тосты «за тех, кто в море», а потом делились веселыми воспоминаниями о тех ужасных днях. Мы вспоминали длинные и захватывающие разговоры с людьми необычайной силы духа и интеллекта, с которыми нам посчастливилось встретиться в нашем лагерном несчастье. Мы вспоминали каждую шутку, каждую бутылку изготовленного тайком пива, каждую веселую песенку и каждый забавный персонаж: это было легко. Вспоминать ужасы было тяжело, и мы избегали этого. Работая над этими страницами, я избегал этого до тех пор, пока это представлялось возможным, но более уже не могу – так как все это и является подлинной тканью моей истории. Я беру выходной – от страницы к странице, припоминая веселые вещи – а потом вспоминаю, что пора бы возвратиться к работе.