Все трупы поступали в госпитальный морг – умер ли человек в госпитале, был ли убит «народным советом», застрелен охраной, умер ли от утомления или безнадеги. Обычно у нас в морге находилось одновременно от шести до двенадцати трупов. Затем, после проведения вскрытия, Нерусский вызывал труповозку и загружал их туда самостоятельно, а потом они отправлялись дальше, чтобы пройти через ритуал разбивания черепа и быть захороненными в неглубоком рве в степи. Зимой, по какой-то причине, вместо разбивания черепа им в грудь втыкали раскаленный железный прут. Обычно трупы зимой были замерзшие, так как помещение морга не отапливалось.
Морг был владениями Нерусского. Он должен был поддерживать там чистоту, смывать грязь, вносить и выносить трупы и т.д. Охранники никогда не заходили вовнутрь, отчасти из-за суеверия, а отчасти по той причине, что больничный персонал пустил по лагерю слух о том, что все трупы являются очень заразными. Нерусский поведал мне, что под столом, где проводится вскрытие, есть ниша, в которой лежат запрещенные книги и другая контрабанда – и что все это очень надежно спрятано. Поэтому, если я хочу скрыть какие-нибудь любые небольшие вещицы, чтобы в ходе регулярных обысков их не нашли и они не попали в руки МВД, то мне следует спрятать их в морге. Мы могли бы запросто схоронить там оружие, если бы оно у нас было. Если бы я был настолько везучим или глупым, чтобы иметь пистолет в лагере, то я бы прятал его в морге.
Вскрытие никогда не проводили позднее двадцати четырех часов после смерти – таковы были правила. Над каждым умершим в лагере производилось тщательное медицинское исследование. Убитых охранниками обследовали только в районе раны – писался рапорт относительно пути пули «дум-дум», выпущенной из автомата: точка входа, выхода, описание внутренних повреждений. Лавренов всегда присутствовал на таких вскрытиях лично, и затем составлял рапорт на имя местного командира МВД, которого в лагере звали «кумом».
Насколько нам было известно, кум был в основном занят тем, что создавал внутренние конфликты в лагере, натравливая украинцев против русских (что не было сложно) через распространение слухов и т.д., руководствуясь принципом «разделяй и властвуй». Но, при этом, его требовалось оповещать в случае стрельбы где-либо. Когда кто-то из охраны радостно давил на гашетку, чтобы пристрелить кого-нибудь на спор, или просто ради забавы, будучи уверенным, что это сойдет с рук, или в том случае, если кто-то заходил за линию огня – приходил кум и фотографировал труп; но приходил он не ранее, чем когда труп закидывали за линию, чтобы предоставить убедительную причину убийства.
И морг всегда был достаточно населен – по той или другой причине.
Однажды утром Нерусский подошел ко мне и спросил:
- Сколько трупов у нас должно быть сегодня?
Я проверил записи:
- Девять. Что-то случилось?
- О, нет, все в порядке, спасибо, - он ушел.
На следующий день, после того, как пересчет завершился и лагерь был закрыт, но до прибытия труповозки, Нерусский спросил меня снова. Смертей ночью не было. Я ответил, что у нас по-прежнему было девять, и попросил его пояснить, что все-таки случилось.
«У меня либо сложности с глазами, либо с головой, - произнес Нерусский с несчастным видом. – Я знаю, что вы правы насчет девяти, но вот уже два дня подряд я насчитываю десять. Пожалуйста». Он потянул меня пройти с ним.
Мы зашли в морг. Девять трупов. Я насчитал девять, вытянутых в своем нижнем белье на земляном утоптанном полу. Нерусский также насчитал девять.
- Все хорошо теперь? – осведомился я.
- Нет. Десять минут назад я насчитал десять. Я это точно знаю. Что за чертовщина тут происходит!
На следующий день он снова пришел, и выглядел при этом ужасно.
- Мне нужно какое-то лекарство, - произнес он в тревоге. – У нас двенадцать трупов!
- Одиннадцать, - ответил я.
- Да, именно. Должно быть одиннадцать, но я насчитал двенадцать. Пожалуйста, пойдемте туда снова!
Мы вошли. Пересчитали. Одиннадцать трупов.
Бедный Нерусский чувствовал себя ужасно. Думаю, сам по себе он был немного суеверен, несмотря на все свои шутки и ежедневные объятия с мертвецами. И думаю, что он был серьезно взволнован своим душевным самочувствием.
На следующий день он снова пришел ко мне – озабоченности на его лице больше не было.
- Пожалуйста, - попросил он с широкой улыбкой, - я знаю, откуда берется наш лишний труп. Пройдемте, пройдемте! Я хочу вам показать!
Он отвел меня на улицу. На крышу больницы вела лестница – мы пользовались ей зимой, чтобы убирать оттуда снег. Он показал мне следовать за ним, поднявшись на нее. Крыша морга была расположена ниже крыши госпиталя, и в ней было небольшое отверстие. Мы заглянули внутрь. Там, и правда, был дополнительный труп. Он сидел и читал одну из наших контрабандных книжек!
У меня в голове что-то щелкнуло. Я вспомнил, что уже несколько дней в лагере ищут отказника - человека, состоящего в группе тех, кто сознательно отказывается от работы по субботам; за это их постоянно били. Поиски осложнялись тем, что, несмотря на то, что этого человека никто не мог найти, пересчет по головам всегда сходился – таким образом, формально никто не считался потерянным.
Я сказал Нерусскому: «Смотри за входом в морг снаружи, а я пойду и поговорю с трупом».
Я его узнал: звали его Валька. Он лечился у меня в госпитале как-то, и в зоне я его тоже встречал. Когда я открыл дверь, он лежал посреди трупов, стараясь выглядеть одним из них. Я вошел в морг, напевая себе под нос некую мелодию. Потом я направился к нему и остановился над ним, уставившись прямо на него. Напевать я перестал – просто смотрел. В течение минуты я не издал ни единого звука. Думаю, он больше не мог выдержать неизвестности. Он приоткрыл свои глаза и виновато улыбнулся:
- Привет, Док.
- Расскажи мне, - ответил я.
Как оказалось, он смастерил себе отмычку из проволоки для замка и проскальзывал в морг по субботам, чтобы не ходить на работу. Свою одежду он снимал и прятал ее под трупом, и когда охранники открывали дверь для подсчета – так как внутрь они никогда не входили – он был для них одним из трупов. Тревогу так и не объявляли после того, как колонны выходили за пределы лагеря, так как общий подсчет сходился. Хотя бригадир отказника не мог найти его на своей рабочей площадке, и никто не мог сказать, где он находится. Когда лагерь на день закрыли, этот паренек на время покинул свое убежище и вернулся обратно следующим утром, чтобы спрятаться, пока не закончится пересчет по головам.
Свободное копирование
