Среди моих личных вещей на складе все еще находились моя паркеровская ручка и зажигалка фирмы Ronson. Если бы не дружба с Валентином Интеллигентом, они бы давно от меня уплыли. Но, чудесным образом, они все еще были у меня. Я сказал об этом Адаричу, и он согласился, что это был бы идеальный подарок.
По моему лицу Адарич прочитал, что послеоперационный болевой синдром разыгрался не на шутку.
- Дам тебе немного морфину, - произнес он, и встал, чтобы пойти за ним.
- Нет, доктор! – крикнул я ему в след. – Я не хочу стать зависимым от этой дряни!
Я был достаточно упрям. Он рассмеялся.
- Как хочешь, мой мальчик. Но утром я подниму тебя на ноги - вне зависимости от того, мучился ли ты всю ночь от боли, или нет!
Мысль об этом повергла меня в шок.
- Кстати, зовут меня Евгений Петрович, - добавил он. Ты можешь ко мне так обращаться. Думаю, мы с тобой будем теперь частенько друг друга видеть.
Адарич был одним из наиболее жизнерадостных людей из тех, что я встречал за время своего пребывания в лагере. Он был коренаст, лыс, с большими украинскими усами, свисающими прямо до линии подбородка. И, хотя он пробыл в заключении с 1934 года – уже восемнадцать лет – за свои симпатии к Троцкому, на его долю выпало относительно немного страданий – даже в тех сибирских лагерях, в которых он сидел и о которых ходили ужасные рассказы. Все благодаря его искусству фельдшера, которое везде было востребовано. Он был физически сильным человеком – утром, когда он пришел меня будить и я пытался протестовать, он просто поднял меня из кровати, нежно, но настойчиво, и поставил на ноги. Боль ударила меня с двойной силой. «Александр Михайлович, тебе нужно двигаться, чтобы твоя жирная американская кровь не свернулась, мой мальчик, и не закупорила твою легочную артерию. Поэтому, давай-ка, приподними правую и поставь левую, и – вперед, шагом марш!»
Он заставил меня пройти весь коридор, до конца, и обратно. Несколько раз за день он приходил и буквально ставил меня на ноги. Очень быстро я понял, что сопротивляться бесполезно. И, хотя мое нутро протестовало приступами острой горячей боли, я начал вставать самостоятельно и ходить, не дожидаясь прихода Адарича. «Вот так-то лучше, мой мальчик», - сказал мне на это Адарич, широко улыбаясь.