Американец в ГУЛАГе - 138

Глава 21

Моя грыжа в мошонке начала пережиматься. Адарич, хирург, сказал мне в свое время, чтобы я приучился с этим жить до поры до времени, пока не окрепну, но я слишком запустил процесс. По прошествии некоторого времени, в начале, боли и тот дискомфорт, что она мне причиняла, ослабли. Было немного странновато ходить с мешком между ног, в котором можно было поместить несколько кулаков, но человек может приспособиться к множеству странных вещей, и я так и не возвратился к Адаричу с этим. Во-первых, болело уже не столь сильно, а во-вторых, наверное, потому что я опасался производить операцию на столь деликатном органе. У меня было несколько нехороших предположений, во что такая операция могла бы мне вылиться.

Но теперь, когда я поднимал тяжелые стальные болванки в ДОЗе, болело очень сильно. Несколько ночей я провел в попытках самовнушения, что боль уходит, но она не уходила. Наконец, мне пришлось признать тот факт, что вся область сильно воспалилась, и мне становилось все хуже.   

Адарич и Шкарин были шокированы тем, что я ждал так долго. По их словам, операцию следовало делать в течение нескольких часов, либо меня мог ожидать серьезный перитонит: «У тебя в животе будет одна большая гангрена, мой мальчик», - произнес Адарич и повел меня в свою маленькую операционную. К этому времени я испытывал тупую сильную боль, пронзающую всю мою нижнюю часть живота. Адарич, как мог, пытался успокоить и расслабить меня, рассыпаясь в остротах относительно взаимосвязи размеров моей мошонки с моими сексуальными способностями, и тому подобное.  Он посадил меня на операционный стол, сказав зажать голову в коленях, и сделал подкожную инъекцию у основания позвоночника, а через несколько мгновений – инъекцию в позвоночник. Он работал чрезвычайно искусно. Я почти не почувствовал дискомфорта. Несколькими моментами позже я уже лежал на спине, а Адарич с помощью иглы проверял чувствительность моих ступней, ожидая, когда она исчезнет. Ассистировали ему новый фельдшер по имени Михаил Кухланов и Леонид, бывший ранее высокопоставленным армейским медиком. Они соорудили нечто вроде экрана, за которым мне не был виден мой живот или их руки, но лица я видел. Также я мог видеть инструменты, которые они готовили, и вид этого вызвал у меня ужас.

- Можно сделать общую анестезию? – попросил я. – Мне страшно.
- Послушай, - ответил Адарич, - с твоим слабым сердцем мы можем тебя и не разбудить. Это будет легкая операция – твоя брюшная стенка настолько тонкая, что я окажусь внутри с помощью одного разреза. Вот так!

Я понял, что он говорит серьезно. Я почувствовал, как внутри меня что-то тянут. Боли не было. По их глазам было видно, что они пробираются вовнутрь. Вовнутрь меня. Адарич болтал и шутил не переставая. Он сделал мне довольно больно, когда стал двигать мои кишки. Я пожаловался, и он оборвал меня: «Прекрати ныть, мальчик мой. Скоро ты увидишь то, чего никогда не видел ни один живой мужчина: свои собственные яйца!»    

Он попросил Леонида, чтобы тот приподнял мою голову, и показал мне два маленьких круглых розовых органа. Не знаю точно, что это было – мне было слишком страшно приглядеться пристальнее. Я даже не помню толком, правдой это было или нет.

Адарич работал фантастически быстро. Он объяснял каждый свой шаг: как использует ниже расположенную ткань для того, чтобы усилить поврежденное паховое кольцо и предотвратить появление новой грыжи; как он сшивает этот слой мышц с другим слоем… Кухланов ничего не говорил – просто подавал инструменты, держал зажимы и так далее. Прошло еще несколько минут, и все было кончено – Адарич кликнул Ваню, дюжего молодого санитара, чтобы тот отнес меня, на руках, в койку.

Я чувствовал себя победителем, несмотря на некоторую глубокую боль в потревоженных кишках, так как остался в сознании в течение всего события. Мне это казалось неким достижением. Адарич предупредил, чтобы я был готов к сильному приступу боли после того, как отойдет спинной наркоз, и сказал, что придет проведать меня через пару часов.  

Боль была сильная – но я знал и намного хуже, и меня она не огорчала. Когда Адарич вернулся, он помог мне переключиться, рассказав, что все выглядит так, что он, вероятно, сможет обосновать потребность в еще одном фельдшере для госпиталя. А так как я, очевидно, не смогу вернуться к тяжелой физической работе в течение определенного времени, то мне стоило бы возобновить свое обучение. Если мне это интересно. Я немедленно согласился.

 - Распоряжается по госпиталю Лавренов, капитан МВД, - продолжил Адарич. – Он любит выпить, но не так уж и плох кое в чем. Тебе нужно найти к нему подход. Он согласился с тобой встретиться, но боюсь, что после разговора со мной у него слишком большие ожидания от тебя, мой мальчик. Поэтому, надеюсь, он не спросит у тебя того, чего мы не проговаривали.

- Какая у него специальность? – спросил я.

- Ну, он не врач. Он армейский фельдшер. Думаю, что я мог бы рассказать тебе вкратце, какие вещи в первую очередь ему понадобятся. Инъекции, немного знаний об анатомии, ничего такого, о чем ты не смог бы рассказать. Но важно знать следующее: тебе нужно приготовить для него подарок.

- Взятку?

Адарич подмигнул мне.

- Тебе нужно очень хорошо постараться, чтобы это не выглядело, как взятка. Тебе надо найти что-то, что бы ему хотелось получить, и дать ему это так, чтобы это выглядело совершенно невинным образом. У тебя есть несколько дней. Здесь я буду держать тебя еще довольно долго, ты понимаешь. Но лучше бы тебе начать думать об этом сейчас.