Американец в ГУЛАГе - 137

Однажды, поздно вечером, в госпиталь нагрянули охранники и сказали мне, что в камере для задержанных в БУРе лежит человек, без чувств. Я позвал Адарича, и мы оба, под конвоем, были препровождены туда. Литвиненко лежал без признаков сознания на холодном бетонном полу. Его тело было покрыто следами от ударов сапог, кулаков и палок. Обе руки у него были сломаны. Адарич произвел тщательный осмотр – настолько, насколько это позволили обстоятельства – и объявил коменданту БУРа, что человек умрет от внутренних повреждений, если не будет госпитализирован. Комендант, таким образом, отправил Литвиненко, который походил более на мешок свежего отбитого мяса, с нами в госпиталь, где мы принялись за работу.

Литвиненко был молодым и сильным двадцатишестилетним мужчиной. Судя по всему, он обладал огромными внутренними ресурсами, которые позволили ему воскреснуть после такого. Несколько дней он находился между жизнью и смертью. Затем случился перелом, и он стал идти на поправку – медленно, но неуклонно, с каждым днем прибавляя сил и бодрости. Понемногу мы начали разговаривать, и он рассказал мне, что случилось с ним и с его другом, Сашей-террористом.

Сашино прозвище не имело ничего общего с его попыткой убийства председателя. Заключенные прозвали его так, потому что он, несмотря на то, что был всеобщим любимцем за свой открытый и легкий характер, имел судимость по статье 58.8 – «политический терроризм». Ему было всего шестнадцать. Иван Литвиненко начал присматривать за ним, будучи его покровителем, и они стали настоящими близкими друзьями, и часто делились друг с другом воспоминаниями и мечтами о своих семьях и доме, а также планами возможного побега.

Однажды они познакомились с другим заключенным, он был старше, которого они звали «Начальником». Он работал на чиновничьей должности на том самом железнодорожном проекте, и давно продумал план побега, а теперь лишь ждал появления сильных, молодых и надежных сообщников. Начальник отметил для себя, что заключенные, работающие на разгрузке вагонов с цементом, покрываются цементной пылью, в результате чего их лица и номера становятся неразличимыми. В своем начале эта история напоминала историю с Григорием Ашвили. Таким образом, Начальник  заключил, что для него будет достаточно просто примкнуть к группе работающих на разгрузке цемента заключенных, не будучи при этом замеченным. Он предложил Саше и Ивану Литвиненко осторожно начать собирать доски, из которых затем можно было бы соорудить вторую внутреннюю перегородку в одном из этих вагонов – с фальшивыми заклепками по краям и так далее, измеренную до миллиметра и снабженную точными выемками и креплениями – для того, чтобы ее можно было соорудить за несколько секунд. Так как доски использовались заключенными в качестве носилок для выноса мешков с цементом из вагонов, их можно было пронести в вагон достаточно просто. А так как все ненавидели быть последними и  чистить вагон от цемента, находясь в удушливой пыли, то ребята решили, что вызовутся почистить вагон – и, таким образом, окажутся в нем последними.

Итак, они собрали детали для своей фальшивой стенки. Саша и Иван репетировали ее сборку, оставаясь на очистку цементных вагонов. Они продумали вместе с Начальником все до деталей. У Начальника был доступ к расписанию, указывающему, когда и какие материалы прибывают в депо для разгрузки. В один из дней он сказал им начинать приносить на работу кусочки хлеба и сахара, чтобы сделать на станции запас  - так, чтобы его хватило на несколько недель и чтобы быть, в таком случае, готовыми к побегу. Но в тот момент, когда у них было отложено не более нескольких десятков кусочков сахара, Начальник пришел к ним однажды утром в сильном восторженном возбуждении и объявил, что вагон с цементом должен прибыть в этот день, и что больше ждать он не может. Они были молоды, уверены в себе, беспечны, и тут же согласились. Начальник сразу предложил еще одну гениальную идею – что он найдет, пока те будут разгружать цемент, еще двух партнеров для побега. Если пропадут пятеро, доказывал он, охранники могут решить, что просто пропустили целую шеренгу, что было частым явлением. Полуграмотный охранник, считающий шеренги из пяти человек, часто выкрикивал что-то вроде: «Двадцать-восемь!» (отметка карандашом на куске фанеры). «Двадцать… девять!» (еще отметка). «Двадцать-десять!» (Опять отметка. Он уже на тридцати, но с этими своими паузами в счете, когда он смотрит, что в шеренге и правда по пять человек, он начинает запутываться). «Тридцать!» (пометка карандашом).

Так, охранник выкрикивает «тридцать», когда на самом деле уже прошла тридцать первая шеренга. И когда он закончит подсчет, у него будет не хватать одной пятерки. И он будет считать опять – иногда по восемь или десять раз – пока он не получит нужную цифру. Ругательства, стоны, валящиеся с ног люди от усталости и голода – все это может заставить его ускорить подсчет. И, может быть, предполагал Начальник – может быть, он снова ошибется и получит правильную цифру! А тогда, когда цифры сходятся, конвой отправляется «домой», а рабочая зона закрывается на ночь.

Саша и Иван Литвиненко поспешно согласились. Поезд вот-вот приедет, и им следовало начать действовать. Они принялись разгружать вагон, пронося свои доски в него, и прятали их в конце вагона, под слоем пыли и полными мешками с цементом. Начальник поспешно привлекает еще двух человек, по кличке «Бухгалтер» и «Мастак». В конце дня Литвиненко принес им мешок с цементом, они проскользнули в сарай и извалялись в пыли. Потом они присоединились к отряду, работающему на платформе. Пока все шло хорошо.

Затем Саша говорит товарищам по бригаде, что он с Иваном займется уборкой. «Молодец, старина Саша-террорист!», «на Сашу всегда можно рассчитывать!» - благодарная бригада уходит, чтобы успеть ненадолго передохнуть. Саша и четверо остальных хватают свои доски, вываливают их в цементе, прижимают Бухгалтера и Мастака к задней стенке, и хорошо отлаженными движениями начинают их закрывать. Внизу оставляют пространство для маленькой последней доски – Саша остается один снаружи. Он проскальзывает в проем, и они помещают последнюю доску точно на место как раз в тот момент, когда помощник бригадира заглядывает внутрь, чтобы посмотреть, как проходит уборка.

«И правда, молодец, этот ваш Саша-террорист!» - слышно как кричит помощник бригаде. Доски лишь едва приглушают его голос. «Эй, вы, там! Саша смылся, чтобы покемарить где-то, маленький грязный крысеныш.  Давайте сюда, заканчивать уборку!»

Беглецы напряженно слушают, как лопаты скребут по фальшивой стенке. Потом слышатся ругательства, кашель, и затем возмущенная команда удаляется, а пятеро кудесников побега обмениваются рукопожатием в тесноте своего темного сорокасантиметрового ящика, и ждут следующего испытания.

Вскоре они слышат, как в вагон забирается солдат – по звуку его тяжелых сапог. Это длится полминуты – солдат видит пустой вагон, более-менее очищенный, и слезает с него.

А потом наступает чудесный момент – паровоз трогается с места, состав вздрагивает, волна доходит и до них, и вот уже слышится еще более чудесный звук медленного перестука колес: поезд начинает понемногу выезжать из депо, потом из огороженной лагерной зоны, и, они надеются, что скоро покинут и Джезказган.

А у ворот тем временем охранники начинают подсчет. Слышится обычная смесь ворчания, проклятий и шуток, когда первый пересчет заканчивается неверно. Гнев нарастает, когда пересчет оканчивается также вторично. Офицер сердито забирает кусок фанеры для счета. Опять неправильно – в третий раз. Целая шеренга из пяти человек отсутствует. Наверное, не так пересчитали утром, когда колонну заключенных выводили из лагеря. Следуют телефонные звонки в лагерь. Темнеет. В это время начинаются поиски в рабочей зоне. Заключенные уже несколько часов дрожат на земле перед воротами в лагерь. Наконец, становится ясно, что поиски будут долгими. Некоторое число охранников оставляют на вышках. Конвой уводят – но не в лагерь. В рабочей зоне находилось около двух тысяч заключенных, собранных из нескольких лагерей. Их держат за периметром всю ночь, сбившимися в кучи. К утру собирают личные дела на все эти две тысячи, и каждого проверяют индивидуально. Становится ясно, что пятерых нет, и становится известно, кто эти пятеро.

На третий день арестовывают нескольких человек из числа гражданской администрации, работавших на проекте. Начинается «интенсивное расследование», без перерыва. В течение двадцати четырех часов более десятка из них начинают умолять о пощаде и «признаются» - один в том, что вывез бежавших на грузовике, другой – в том, как купил им гражданскую одежду, третий – как сделал им паспорта и так далее. Все эти сфабрикованные признания, конечно, не совпадают, и следователи из МГБ начинают рвать на себе волосы.

К концу того же самого третьего дня пятеро беглецов в своем ящике находятся на пределе своей выносливости. Они ослаблены от голода, так как только начали было собирать еду, да и то только на троих. Воздух в коробке ужасно спертый, а запах мочи и испражнений так силен, что от него у всех болит голова. Поезд к этому времени уже сделал несколько остановок, но они все согласились, что пока еще не отъехали достаточно далеко.

И вот они осторожно поднимают крайнюю доску в своей стенке, и Саша впервые за долгое время вдыхает свежего воздуха. Снаружи – темная ночь, и Саша крадется к двери вагона, а потом отодвигает ее на пару сантиметров. Он видит, что они стоят на путях большой станции, где-то на окраине города. Остальные также выбираются наружу, чтобы оглядеться.

Начальник вызвался первым пойти на разведку. За ним отправился Бухгалтер. Назад они так и не вернулись. После нескольких часов ожидания нервы Мастака не выдержали – он сказал, что пойдет и посмотрит, где они там. Он сказал, что узнал город – это Свердловск, и что он знает окрестности и скоро вернется. Но этого также не произошло. Под конец Саша и Литвиненко соглашаются с тем, что быть найденными в городе после восхода солнца будет самоубийством. Они решаются уйти из города, и им везет. Избегая городов и основных дорог, им удается через несколько недель пути перевалить через Уральский хребет. Питались они ягодами. Им удалось ограбить дом станционного смотрителя, раздобыв гражданскую одежду и еду. В свои ботинки они набивали крапивы, чтобы уменьшить отек своих ног. В гористой местности они шли по лесам, а потом, перейдя на равнину, через болота. И вот, после невероятного путешествия длиной почти в две тысячи километров, они миновали Куйбышев, Сталинград, и остановились в небольшой деревне в предгорьях Кавказа, на берегу реки Кубань, между городами Кропоткин и Краснодар. Несколько селян посочувствовали им и приютили их. Иван Литвиненко стал жить с женщиной, молоденькой школьной учительницей, которая попросила его жениться на ней, и обещала раздобыть для него фальшивые документы. Иван согласился, но искренен он не был. Как он, так и Саша – теперь они стали ближе друг другу, чем кровные братья – знали, что оставаться на чужой территории означает поимку. Они решили двигаться дальше на запад, в сторону Одессы. Их планом было найти родственников Ивана в Молдавии, где они могли пересидеть некоторое время в безопасности и набраться сил для того, чтобы совершить побег через одесский порт.

Задолго до этого Начальника и Бухгалтера арестовали в Свердловске. Они оба сознались. Их признанию не поверили. Их жутко избили, привели друг с другом на очную ставку, но они все продолжали утверждать то, что МГБ считало заранее придуманной фальшивкой.

Но потом информатор сдал Мастака, и он также поведал все ту же историю. МГБ решило проверить тот самый вагон. Они начали опасаться, что история окажется правдой.

Тем временем однажды ночью Иван ускользнул от своей учительницы, пока та спала, и вместе с Сашей двинулся далее на запад: часть пути они смогли преодолеть на поезде. В Одессе они разошлись. Иван должен был направиться в свою родную деревню в Молдавии, чтобы раздобыть денег у своих родителей. Он сказал Саше, чтобы тот прогуливался каждую пятницу у знаменитой статуи кардинала Ришелье, и когда у Ивана будут деньги, еда и план, он встретится с ним там. Но этому не суждено было случиться. На второй день пребывания дома его собственный брат сдал его МГБ. Тамошние мгбшники обходились с ним хорошо, но затем его привезли обратно в Джезказган. Охранники прошли через унижения и угрозы, и вынуждены были всю ночь провести на ногах по причине его дерзкого поступка, и теперь решили отыграться на нем, избивая в мясо – но потом кто-то вмешался, а затем туда позвали меня и Адарича.    

Вот и вся история Ивана Литвиненко, им рассказанная. Но я сохранил ее в памяти как историю Саши Террориста – потому что, насколько мне было известно,  он все еще был на свободе.

Но любая обычная попытка побега была обречена. Скрыться было негде. На открытом пространстве степи человека было легко обнаружить при помощи небольших поисковых аэропланов. И если он не погибал от жажды, то его избивали или пристреливали, а затем – неважно, какое нужно было преодолеть расстояние – его отправляли обратно в лагерь, чтобы либо бросить в карцер, либо выставить труп на обозрение. Я твердо решил для себя, что не буду пытаться осуществлять никакого плана побега, если только он не будет железно проработан на предмет возможной дурацкой ошибки, и за все это время мне не попадалось ни одного такого плана.   

Так, на всем протяжении весны и начала лета 1952 года я работал сварщиком днем, а по вечерам урывал время для своих музыкальных занятий, и, хотя я мечтал о свободе и молил о ней, я свыкся с тем фактом, что, по крайней мере на неопределенное время своей жизни, я – раб в лагере для рабов, и у меня нет никаких оснований ожидать чего-то другого. Но затем, в середине этого ужасающе жаркого лета произошли события, которые в начале выглядели плохо, но вскоре резко развернули мое существование в лучшую сторону.