Подпись под протоколом стала для меня облегчением. Все кончилось. Возможно, меня теперь вернут – я внутренне рассмеялся от слова, пришедшего на ум – к моей комфортабельной жизни в лагере. Мне вспомнился Ациньш, и я подумал, что смогу снова увидеть его, потому что теперь пройдет немало времени, прежде чем меня выпишут из госпиталя.
В течение некоторого времени я был в общей камере с другими, ожидающими этапа – всего там было около ста человек. Один высокий мужчина, в рваном военном костюме, не мог выпрямить колени при ходьбе – пытая, его подвешивали на устройство в виде трапеции. Оно называлось у них «треугольником». Действует оно таким образом, что выворачивает коленные суставы. Этот человек был единственным из встреченных мною людей, переживших Сухановку.
На этот раз поезд шел через Урал по другому маршруту, и мы остановились в Свердловске. Меня посадили в камеру с двенадцатью или пятнадцатью пожилыми урками. Я боялся, что они отнимут у меня все то немногое, что оставалось в моем узле, включая мои хорошие штаны, но когда они увидели мою черную робу из Джезказгана с номером на ней, то приняли меня с уважением. Они слышали истории о Джезказгане. Эти люди, летом 1951 года, казались более осведомленными в плане политической ситуации, нежели Валентин и его когорта годом ранее. У меня с ними было много глубокомысленных разговоров о системе. Они были настроены к ней более цинично – у одного из них красовалась татуировка «Раб Сталина» поперек лба. Слово «Сталина» было частично замазано, но все же хорошо читалось.
После Свердловска у нас была короткая остановка в Петропавловске, а потом, в удушающей жаре, поезд прибыл в Джезказган. Я был слаб и все еще корчился от боли, но мой дух пребывал на высоте. Я был уверен в том, что допросы для меня закончились, и московских тюрем я больше не увижу. Я вспоминал своих многочисленных друзей, обретенных в течение нескольких месяцев пребывания в лагере, прежде всего Арвида Ациньша, а также Эфроимзона, Фельдмана, Виктора.
Мой этап был небольшим. Несколько десятков заключенных увели маршем вдаль, и я остался на станции с одним единственным охранником. Вскоре подъехал фургон. Когда мне помогали в него забраться, я поймал себя в какой-то момент на странной мысли о том, что вот я и вернулся «домой».