Американец в ГУЛАГе - 98

Глава 16

Благодарю Бога, что он послал мне Горелова в тот день! Горелов был удачлив, к тому же он получал продуктовые посылки из дома и предусмотрительно делился более чем половиной их содержимого с бригадиром. Благодаря этому его норма была снижена, и к тому же бригадир закрывал глаза на его туфту, т.е. обман с нормой. Горелов изобрел способ насыпать кучу камней, пустую внутри, которая выглядела как три кубических метра – или шесть, если он работал с кем-то в паре – но на самом деле содержала в себе треть положенной нормы. Если он работал усердно, то мог самостоятельно сделать почти два кубических метра. И в этот мой первый день он, пожалев меня, сделал пустую горку камней для меня, а потом, когда солнце стало жарить уже нестерпимо, он отвел меня отдохнуть в тень, а сам принялся за свою горку. От солнца камни раскалялись так, что нам приходилось надевать рукавицы, чтобы не обжечься. Свою горку Горелов пристроил к стене карьера – поэтому ему нужно было сделать только три стороны и крышу. Работа над крышей была самой тяжелой, но он наклонил все сооружение так, что несколько больших камней сверху довершили все дело.

Под черной тюремной робой на мне была моя собственная рубашка. И вот, когда мы сняли верхнюю одежду в середине жаркого дня, кто-то украл ее. Неподалеку работала бригада, состоящая из урок, и Горелов отошел, чтобы найти их главного. Сначала этот парень отрицал, что кто-то из его ребят украл мою рубашку, но потом мы разговорились, он стал дружелюбнее и обещал, что вернет мне ее к концу дня. «У меня влиятельные друзья», - подмигнул он и усмехнулся, а потом пошел обратно к своим. В полдень нас повели наверх, на более высокий уровень, где располагалась примитивная полевая кухня: железная плита на колесах с кипящим котлом каши. Пахла она превосходно, но когда кашу разлили по мискам, она оказалось настолько жидкой, что ее можно было пить, как воду. Как объяснил Горелов, повар, тоже заключенный, получал треть мешка крупы для своей каши. Что-то он оставлял себе, в качестве награды за работу. Что-то отдавал бригадиру, чтобы облегчить жизнь для себя в бараке. Уркам всегда удавалось украсть еще немного. И к тому времени, как ему нужно было варить кашу, для заключенных уже почти ничего не оставалось.

У Горелова имелась припрятанная порция своей еды, которой он поделился со мной. Белый хлеб и жирный, лоснящийся на солнце кусок копченого мяса. Вид жирного мяса остановил меня в нерешительности – возможно, подумал я, с меня уже хватит жирного мяса, которым меня угощал в свое время Валентин, и от которого у меня началась моя непрекращающаяся диарея. Но выбора у меня не было – либо есть мясо, либо голодать. И я выбрал есть.

Потом мы снова отправились на работу. Теперь к нам присоединился молодой парень, наполовину китаец. Его отец в свое время жил в Шанхае, где работал на восточно-китайской железной дороге. Сталин пригласил всех бывших русских эмигрантов возвращаться, а потом их арестовывали. Этому парню дали двадцать пять лет. Ни за что. Он присоединился к нам с Гореловым, и все вместе мы начали расширять нашу полую конструкцию из камня так, чтобы она выглядела на девять кубических метров. Парень работал очень хорошо, и к середине второй половины дня у нас имелась достаточная груда камней. Мы уселись в тени, чтобы поболтать и покурить. А затем моя диарея вновь о себе напомнила, как я того и опасался.

Время от времени к нам заглядывал помощник бригадира. Остальные бригадиры рассылали вокруг шайки своих соглядатаев, подгонявших заключенных ругательствами, угрозами или палкой. Рядом с Гореловым мы обрели покой – остаток дня мы просто лежали, рассказывая друг другу истории о себе. Спустя некоторое время я решил поговорить о побеге. По тому, как двое моих приятеля переглянулись друг с другом, я понял, что у них на уме что-то есть. Я нажимал, вынуждая их рассказать. Они все пытались уйти от ответа, но через некоторое время решились поведать о своих планах и пригласить меня с собой, если я этого захочу.

Как оказалось, им удалось сделать два ножа из обрезков стали, которые они спрятали в сарае с инструментом, находившемся в карьере. Они задумали похитить гражданского водителя грузовика в конце дня, когда грузовики приезжали, чтобы загрузить камни. Они намеревались связать его и заткнуть ему рот, угрожая ножами, а потом спрятать в сарае для инструментов. Убить его они также были готовы, если понадобится, но водители не принадлежали к МВД и были просто вольнонаемными рабочими, поэтому причинять ему зло не входило в их планы. Потом они собирались прыгнуть в грузовик и поехать к воротам. При приближении к воротам они собирались поднять кузов и высыпать породу на землю, что стало бы препятствием для погони, а затем, прибавив скорости, пробить ворота. Поднятый кузов служил бы им щитом, защищающим от пуль с вышек, а ворота представляли собой просто жерди с колючей проволокой – и далее на полной скорости они просто продолжали бы гнать все дальше в пустыню. Я предположил, что радиатор грузовика будет пробит при проезде через ворота, и двигатель сгорит немедленно. Они не согласились. Так мы и провели остаток дня – я время от времени отлучался, чтобы присесть за каким-нибудь камнем, а потом мы снова обсуждали план, в расслабленном состоянии. Мне он казался слишком фантастическим, и в глубине души я думал, что это для них всего лишь разговоры.

Ближе к вечеру главарь того молодого урки сунул голову в наше укрытие и протянул мою рубашку. Я сунул руку в карманы. Немного сахара и табака, что оставил мне Эфроимсон, там уже не было. «Извини, - произнес урка. – Наверно, у моих парней появились либеральные наклонности». Он подмигнул мне и ушел.

Мне становилось все хуже и хуже. Я обессилел от такого многократного напряжения кишечника, и меня одолевала жажда. Горелов и тот наполовину китайский паренек по очереди бегали за водой для меня. В шесть часов после удара в рельс мы все стали подниматься по спиральной дороге вверх к воротам. Подъем для меня оказался чрезвычайно тяжел, и я с тревогой думал о предстоящем марше обратно в лагерь. После пересчета по головам у нас выдалось время отдыха, в то время как охранники расходились по своим постам, и я почувствовал, что все же найду в себе силы для этого марша.

Обратный путь был ужасен. Мы не прошли и километра, как я почувствовал приближение очередного приступа. «Они позволят остановиться? Мой желудок…» - прошептал я своему соседу.

Тот отчаянно замотал головой: «И не пытайся. Последнего они пристреливают».

В конце концов мне пришлось продолжать идти, облегчившись на ходу. Я чувствовал себя униженным, но никто ничего не сказал, поэтому я заключил, что такое случается уже не в первый раз.

Потом впереди колонны произошло некое замешательство. Конвоиры стали орать на заключенных, угрожая стрелять. Впереди по колонне шла некая волна, которая все приближалась и приближалась к нам. Потом я понял, что люди, шедшие впереди меня, перешагивают через что-то. Это было тело человека. Какой-то бедняга упал, а конвой все продолжал гнать колонну вперед. Наконец, они остановили нас и приказали двум заключенным оттащить упавшего в сторону, чтобы они могли внимательнее на него взглянуть. Один из охранников направил ружье на вызывавшую жалось скрюченную фигуру, в то время как другой прощупал пульс и закатил веки у лежащего на земле человека. «Он мертвый», - коротко бросил солдат, безразличным тоном, как если бы сказал что-то вроде: «Жарко, однако». Четверым заключенным приказали взять тело и тащить его обратно в лагерь. Все были обессилены, и тащить дополнительный груз было изматывающим заданием. Каждые несколько минут охрана останавливала конвой, и новая группа заключенных брала тело. Когда мы подошли к воротам, был уже девятый час вечера.

Как только произвели пересчет и нас распустили по баракам, я отправился искать Виктора, чтобы спросить у него, как мне постирать свои штаны. Он раздобыл для меня немного воды, и пока я отмывался, Виктор предположил, что я мог бы поговорить с врачом и лечь в больницу на основании наличия диареи, а также сказав, что у меня снова началась горячка. «Ты не протянешь в каменоломне, - сказал мне Виктор, видя, насколько слабым я был. – Даже с таким мастером хитрой туфты, как твой друг Горелов. Поэтому лучше бы тебе попасть в госпиталь – не мытьем, так катаньем».

Так я и решил.