Американец в ГУЛАГе - 92

Следующая часть путешествия оказалась достаточно долгой для того, чтобы дать мне почувствовать горький привкус грядущего периода моей жизни. Среди нас был высокий, истощенный мужчина, который беспрестанно ходил взад-вперед по камере и кашлял. Его лицо и тело выглядели ужасно, а одежда резко выделялась. Она состояла из черной хлопчатобумажной куртки и сделанных из того же материала черных штанов и черной кепки. В куртке на левой стороне груди был прямоугольный вырез, на месте которого находилась белая нашивка с цифрами и буквами на ней, что-то вроде «СВ 551». Такие же нашивки были у него на обоих рукавах, спереди – на кепке, на левой штанине и сзади на куртке.

Он был слабым и старым, но продолжал шагать, кашлять и шагать. Я попросил его рассказать свою историю. Перед тем, как начать рассказывать, он долго смотрел на меня своими впалыми, наводящими тоску глазами. Мне пришлось шагать с ним рядом, потому что он не мог остановиться.

Наконец он ответил, что его отсылают в Спасск – в лагерь для умирающих. У него был силикоз, рак легких, от работы в медных рудниках, и ему оставалось недолго, он знал это. Единственным послаблением было то, что в Спасске вас не заставляли работать – по крайней мере, так ему говорили, хотя, возможно, это было враньем – как и все остальное. Номера на себе носили заключенные во всех лагерях в Джезказгане, в которых он побывал на протяжении нескольких лет. Да, его ужасала перспектива конца, но это было ничуть не хуже того ада, которым была жизнь в Джезказгане. Его рассказ ужаснул меня, и я сказал ему, задыхаясь от страха, что тоже направляюсь в Джезказган. Он только помотал головой, тяжело закашлялся и не произнес более ни слова, а когда я попробовал завязать разговор немного позже, он отказался.  

Эта ходячая Смерть наполнила все мое существо страхом. Лекарства, которые мне дали, уняли дрожь от горячки, но теперь я стал буквально дрожать от страха. Все же каким-то образом мне удалось взять себя в руки, и возобновить старые ободряющие диалоги с самим собой. «Помни, что говорил Орлов, - напоминал себе я. – Некоторое умирают быстро, а некоторые выживают очень неплохо, и я точно не из той категории, что умирают быстро. Вспомни свое заключение в Лефортово. Если ты смог выжить в этом, то ты выживешь где угодно. Помни, что тебе нужно найти занятие, позволяющее заработать себе на хлеб. Находи себе друзей. Помни максимы относительно сохранения энергии».

У меня получилось вновь отыскать некоторые лоскутки от былого оптимизма, помогавшие поднять мой дух. Тут по тюрьме разнеслись слухи, которые также помогли этому процессу – только  по той причине, что эти вести были волнующими и отвлекали меня от тяжелых размышлений. Шла весна 1950 года, и на нее пришлась очередная волна гонений. В Ленинграде арестовали  группу партийных чиновников. Многие из них были расстреляны, вместе с семьями, а других отправили в лагеря. И здесь, в Петропавловске, по слухам, целое крыло тюрьмы отвели для жен и детей этих репрессированных.

К тому времени, как нас погрузили на поезд, я полностью взял себя в руки. Физически я все еще был очень слаб, но духом крепок, и даже снова почувствовал вкус очередного приближающегося приключения.

Вскоре холмы, поросшие деревьями с зеленой листвой, остались позади, а поезд начал свой натужный подъем через травянистую степную зону. В начале названия городков по дороге все еще звучали по-русски: Кокчетав, Акмолинск, и так далее. Потом они приобрели азиатское звучание: одна из остановок называлась Темир-Тау, а затем, рано утром следующего дня, мы остановились в Караганде. Вскоре после Караганды трава стала редеть, а затем уступила место бескрайнему пустому простору, состоящему из камня и песка. Охранники зловеще поведали нам, что это место имеет название «Бетпак-Дала», или «мертвая степь», и что мы вскоре сами сделаемся ее частью. Эта пустыня находится на большой высоте, более шестисот метров над уровнем моря. По ночам вагон промерзал, и охранники надевали шинели, в то время как мы сбивались в кучу. Днем снаружи стояла жара свыше тридцати пяти градусов.