Когда я проснулся, то увидел множество глаз, устремленных на меня в ожидании. Моя популярность мне льстила. Я попросил пить, и визирь сварил еще немного выносящего мозг чифиря. Потом я дал знак Валентину, что готов. Он собрал моих слушателей, передал мне зажженную сигарету и кивнул начинать. Я решил, что попробую что-нибудь не столь длинное, и начал рассказывать им короткую историю, которая, я был уверен, им понравится. Сейчас я даже не могу вспомнить, была ли эта история реальной, или я прочел об этом в газете или в журнале, но, как мне кажется, она все же случилась на самом деле. Это была история про кинокомпанию, приехавшую в Нью-Йорк снимать фильм про ограбление банка.
Долгое время кинокомпания вела переговоры с банком, чтобы им позволили там снимать. В результате переговоров с департаментом полиции Нью-Йорка копы согласились привлечь множество своих людей, чтобы обеспечить отсутствие машин и прохожих поблизости, которые могли бы помешать съемкам в тот момент, когда на улице показались бы вооруженные бандиты в масках.
В назначенный день организаторы съемок установили камеры, свет, а потом просто тихо ограбили банк под присмотром ничего не подозревающих полицейских Нью-Йорка, считающих, что они охраняют съемочную группу, актеров и техников от любопытных прохожих. Все крики и вопли, которые стали доноситься из банка после того, как оттуда стремительно выехали машины, полицейские сочли за часть сценария.
Моя история произвела фурор! По мере того, как я рассказывал, каждый раз, когда моя сигарета гасла, мне тут же протягивали новую. Где-то во второй половине дня откуда-то взялся кипяток, и у нас снова появился свежий чай. Когда принесли дневной суп, Валентин с помощью своего знаменитого ножа накрошил в него немного отличного прибалтийского сыра, и я обнаружил, что из этого получилось просто восхитительное блюдо. По мере того, как сюжет истории разворачивался, мои слушатели сидели, почти не шелохнувшись. А я привлекал их внимание то к одному, то к другому моменту, чтобы дать им возможность гадать о развязке.
Когда же я дошел до ключевого момента, побега, в красках описывая полицейских, стоявших вокруг с лицами, которые все более и более багровели по мере того, как полиция начала понимать, что же случилось, вокруг раздался смех, а на лицах слушателей читалось глубокое удовлетворение. Один из шестерок – тот, что разводил костерок из зубных щеток для приготовления дополнительной порции чая – хлопнул меня по спине, сказав, что им хотелось бы услышать от меня еще подобных историй. Это был мой успех, и мне это нравилось. Но оттого, что я долго говорил и курил, во рту я у меня стало неважно, и я сказал, что мне нужно передохнуть до вечера. Они были жутко раздосадованы и начали шуметь, требуя другой истории немедленно – до вечера еще слишком долго, и что я, черт возьми, о себе думаю, ради чего они меня так хорошо кормят? Хотя все это было сказано в дружеской манере, но сказанное имелось в виду, и я почувствовал облегчение, когда вмешался Валентин и объявил, что мне действительно нужно восстановить свой голос и силы для хорошего рассказа на всю ночь. Поэтому я отказался от чифиря, который не дал бы мне заснуть. Я забрался на зарезервированное за мной место и немного поспал, а потом просто тихо сидел с Валентином на протяжении остатка дня и грыз понемногу белый хлеб с мясом, внимая его советам относительно жизни в тюрьме и секретам выживания в лагере.
В числе прочего он рассказал мне, что если я услышу, как охрана в пересыльной тюрьме упоминает «Индию», то мне следует сделать все, что бы не идти туда, потому что это слово означает камеру, где находятся сговорившиеся с охраной урки. В эту камеру политических «по ошибке» сажают на несколько минут (обычно политических и уголовников разделяли). К тому времени, как «ошибка» обнаружится и будет исправлена, бедные политические станут еще намного беднее.
- Валька, - спросил я, - как же туда не попасть, ведь ты идешь туда, куда тебя отправляют? Как же этого избежать?
- Ну, упади в обморок, споткнись, что-то вроде этого, прикинься больным, только не ходи.
- А если я не смогу сделать так, чтобы не попасть в эту камеру?
- Ну, это просто.
Другие урки, слушающие наш разговор, усмехнулись и обменялись понимающими взглядами.
- Давай, пахан, расскажи ему! - сказал один из них.
- Конечно! Ведь он мой брат, - с готовностью ответил Валентин и обратился ко мне:
- Итак, Саша, если ты увидишь белый чистый платок, лежащий посреди грязи рядом с бочкой для мочи, ты вытрешь об него свои грязные ноги?
- Конечно, нет! - ответил я.
Я не понимал, к чему он клонит. Остальные рассмеялись после моего ответа.
- Конечно, да! - выразительно произнес Валентин, и весело засмеялся, а все остальные также смеялись в ответ на мое недоумение.
- Послушай, Валька, это какая-то загадка, или что это? Я не понял, - произнес я, смущенный их смехом.
- Просто запомни, что я сказал, - ответил Валентин. Он все еще посмеивался. В его глазах играл задорный огонек, и он явно надо мной потешался. Больше про эту загадку он мне ничего не поведал.
Когда начался ужин, меня снова спросили, хочу ли я добавки, и я снова с жадностью ее съел. Потом меня практически накрыло сном. Я сказал Валентину и остальным, что посплю час или два, возможно, до темноты, и это их устроило. Я думаю, что более всего им нравились истории, рассказанные в темноте, несмотря на яркий свет лампы в конце барака. Я стал засыпать в надежде на то, что смогу хорошенько отдохнуть. Но не прошло и часа, как меня разбудили ужасные колики в животе. Я точно знал, что со мной происходит, и сильно встревожился, так как хорошо помнил жуткую сцену, виденную накануне. Жирное мясо и все те тарелки жидкой каши, что я съел, возымели свое действие. До очередного визита в туалет оставалось, по крайней мере, еще восемь или десять часов, и я уже видел, что происходит, если воспользоваться бочкой.
Я решил рассказать обо всем Валентину и обратился к его помощнику, спросив его, могу ли поговорить с паханом. Сашка Козырь вразвалку удалился куда-то в хаос барака и вернулся с Валентином. Я прошептал ему на ухо, в той же манере, как это делал Сашка:
- Валька, у меня ужасный приступ поноса. Что делать?
Валентин на какой-то момент погрузился в раздумья. Выглядел он очень мрачно. Потом он быстро спросил:
- Это уже произошло?
- Пока нет, но я не смогу сдерживаться долго.
Валентин повернулся и подозвал своего поверенного. Они склонились головами друг к другу, потом взглянули на меня, потом подозвали еще двух других. Менее чем через полминуты их переговоры окончились, и я увидел, что мой друг уже раздает указания. Другие кивали. Валентин снова подошел ко мне.
- Ты можешь петь? - спросил меня он.
Я уже начал привыкать к его шарадам.
- Да, и что? - ответил я.
- Хорошо, - ответил Валька, загадочно улыбаясь. - Иди с ними.
Сашка и еще двое поверенных помогли мне перебраться через барак до бочки. Когда мы туда дошли, они посадили меня на край и загородили собой спереди – так, что моя голова торчала из-за их плеч, но нижняя часть туловища была скрыта от посторонних глаз. При этом они стали громко горланить непристойную песню о попойках и женщинах.
- Пой! - один из них сказал мне.
- Я не знаю слов!
- Просто открой рот и делай вид, - прокричал он мне в ответ.
Я силился стащить с себя штаны, и при этом мне определенно не хотелось упасть назад. Наконец, я их стянул. Внезапно мои провожатые разом зажгли сигареты и стали яростно дымить, продолжая орать свою песню. Через некоторое время я произнес: «Спасибо. Можем идти назад».
По пути я еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. Потом я хорошенько перекурил и выпил кружку холодного чая, а затем люди из внутреннего круга Валентина снова собрались кругом. Для затравки я рассказал им короткую историю под названием «Банкнота в миллион долларов». Они обожали все истории, где речь шла о деньгах. А затем я приступил к мистической истории Эллери Квин (Ellery Queen), которую я помнил достаточно хорошо, и рассказывал ее на протяжении всей ночи. Каждые полтора часа, или около того, я с поверенными делал очередной визит к бочке, чтобы вновь перекурить и погорланить вульгарные песни. Так и прошла эта ночь.
Свободное копирование
