Американец в ГУЛАГе - 75

Глава 13

Больничный корпус в Бутырке был, тем не менее, тюрьмой. А я по-прежнему был заключенным, и, несмотря на «ленивость» режима, Бутырка также была тюрьмой. Доктора и фельдшеры безмолвно ходили по палате и обращались с пациентами строго по-деловому, поэтому, хотя они и не были к нам враждебно настроены, их отношение нельзя было также охарактеризовать и как дружелюбное.   

Когда я пришел в сознание и моя температура пошла вниз, мне начали давать сладкий чай, яйца всмятку и масло печени трески. С каждым днем я чувствовал, как силы понемногу возвращаются ко мне. Я решил, что сделаю все, чтобы оставаться здесь как можно дольше. Слишком сильны были мои ощущения от приближения вплотную к Абсолюту. Теперь меня накрыло волной чрезвычайной уверенности и оптимизма. Я снова поверил в то, что у меня есть будущее – пусть не легкое и далеко не чудесное, но то будущее, с которым я смогу справиться. Я знал, что выживу, потому что уже выжил.

Понемногу туман вокруг меня рассеивался, и из него стали появляться отдельные люди. Я запомнил двух из них, что лежали рядом со мной, хотя их имена моя память и не сохранила. Один был профессором русской истории, арестованным за антисоветскую пропаганду и употребление наркотиков – он страдал от сильной ломки. Ему давали снотворное. С другой стороны от меня лежал австриец, который говорил по-английски с сильным акцентом. Я умолял его говорить со мной по-английски, несмотря на то, что по-русски у него получилось бы лучше. Он рассказал, что был специалистом по сельскому хозяйству в Украине во время войны, работая на немцев. Потом он уехал обратно в Вену, и однажды, когда он перевозил большую сумму денег, около 25 тысяч долларов, из своего дома в банк, находящийся в американском секторе Вены, его усадили в машину, полную сотрудников МГБ. Там его оглушили, и он пришел в себя уже на пути в Москву. Судили его как военного преступника, но, судя по всему, на самом деле их интересовали доллары. В лагере он встречался с Орловым.

Каждый день мне делали инъекции хлорида кальция, отчего мое тело погружалось в приятное тепло, а также вводили через шприц глюкозу и витамины. Когда моя температура стала снижаться довольно существенно, я заволновался, что меня выпишут, и приноровился держать пальцы в чашке с горячим чаем, когда мне по утрам приносили термометр, а потом протягивать его фельдшеру, держа своими горячими пальцами за кончик. Таким способом мне удавалось поддерживать свою температуру около 39°  или 39,5°, что позволяло мне оставаться в постели. По вечерам я нагревал градусник сильнее, так как помнил, как моя мама говорила мне, что в конце дня у больного человека температура повышается, а после сна она снижается.

Счета дням я не вел. Я был слишком благодарен судьбе за этот отдых, чтобы заботиться о календаре. Никаких пометок на стене, никаких попыток запомнить время. Думаю, что в этом госпитале я пробыл около трех недель, но, возможно, это были и две недели, и месяц. Я знал, что вскоре меня выпишут, хотя и был по-прежнему слабым и истощенным.