Академик Вячеслав Всеволодович ИВАНОВ. Сын выдающегося русского писателя. Известнейший в стране семиотик. Книги его тяжело, лично для меня – невозможно читать. Статья может начинаться так:
«В работе [1] поставлена такая-то проблема. Попытка разрешить эту проблему находим в [2][3][4][7][12]. Однако терминология, введенная в [83] и дополненная в [6], допускает...»
Сама статья десять страниц, но к ней сто пятьдесят шесть ссылок на другие работы, часто на других языкх. Попробуй овладей.
Но в жизни, в прямом устном общении он показался мне исключительно, как-то по-старомодному милым и предупредительным.
Еще БЕСТУЖЕВ-ЛАДА. Тогда мало известное мне имя, и то более из-за дефиса, но вот ныне попадается все чаще. Б. В. пытался пристроить меня и к нему, видимо полагая, что пробегая через мосточек, ухвачу я от каждого хоть кленовый листочек, и в сумме наберется сто пятьдесят страниц диссертации.
Не понадобилось.
Когда стало ясно, что за Москву мне не зацепиться, Б. В. написал мне превосходную научную рекомендацию, еще одну от имени академика Берга и дал мне письма ко многим своим знакомым. (Текст рекомендации не сохранился, тридцать два года прошло, но запомнилась единственная в своем роде строка, характеризующая меня с политической стороны.
Характеризующая, как мне кажется, не только меня, но и его: «Политически выдержан». Не грамотен, не благонадежен, а выдержан. В собственном контрреволюционном соку).
Сначала я пошел по молодым, набирающим кадры московским НИИ. Разговаривал с директорами. Козырял рекомендациями. На них не очень-то обращали внимание. Не из ЦК? Не из ЧК? Ну и слава Богу!
В одних НИИ не было даже такого отдела, методологического, и не собирались заводить, в других говорили, что штат набит, и если специалистов они могут еще в разные отделы взять, то уж в последнюю очередь этих нахлебников.
- Знаете поговорку про вас, методологов: кто умеет – делает, а кто не умеет – учит.
Как же не знать, сам ее и придумал.
Только в одном НИИ, что-то связанное с химией, мои документы, в том числе и рекомендации, долго и внимательно рассматривали. Потом главный мужик, он был не по кадрам, а как бы зам директора пригласил еще одного. Тот тоже смотрел, они в мои бумаги друг другу пальцами показывали, переглядывались.
Я уже подумал, клюнуло, клюет.
Потом главный поманил меня пальцем:
- Давайте выйдем на улицу, покурим. Вы курите?
Мы вышли. Он затянулся.
- Видите ли, Валерий Борисович! Врать я не умею и не люблю, попробую сказать как есть. Институт у нас новый, еще только создается, практически мы и не работаем пока, только организуемся. И есть у нас идея создать мощный отдел методологический. Получше среднего. Посмотрели мы ваши документы. Такой нам очень даже подходит. Такого и присматриваем.
Но, скажу откровенно, взять вас не можем.
- Беспартийный?
Он невесело прихмыкнул:
- К нам никаких претензий по партийной линии. Я и сам не состою в партии. При наборе для нас партийность – не плюс.
- Прописки нет?
- Опять не угадали, Валерий Борисович. У нас штат намечается на пока от пятиста до тысячи человек. И сразу, без просьб дали сорок прописок. Мало, но у нас только одна заполнена, своих берем, москвичей. Только среди них уже конкуренция. Не знаю как потом, но пока убить одну прописку на классного логика, вроде вас, я про рекомендации говорю, - не вопрос.
- Еврей?
- Попал. С третьего раза в точку. Сам я не еврей, но у меня чуть не все друзья евреи, на своем опыте убедился, где-где, а в науке у нас, в химии, лучше всего с евреями работать. Но буквально вчера, вру – позавчера, приходил куратор из горкома со своими шестерками, проверял списки именно по этому пункту. Настрого запретил принимать.
Мои личные извинения.
И пожелание устроиться на работу в хорошем месте, получше, чем у нас.
В иной стране, видимо.
Я ездил в Тулу – ничего. В двух местах мои документы изучали под микроскопом, тем самым, которым пользовался Левша, когда блоху подковывал. Причем это были люди, к которым я и был послан. Один (неприятный тип, подозрительный какой-то, нервный) спросил со значением:
- Вы вроде бы нам подходите, но скажите какой у вас партийный стаж.
- Я не член вовсе.
- А, тогда нет, нет, беспартийного мы принять на работу не можем. Философия – партийная...
- Да партийная, партийная, но из этого не следует, что каждый философ – член!
- Нет, нет, тогда нет, не можем.
Поехал на несколько дней в Минск, у меня с собой было восемь первостатейных рекомендаций в семь замечательных адресов, к семи превосходным людям. В одном месте директор лучшего из белорусских НИИ расспросил меня о степени моего знакомства с его научным руководителем. Спросил:
- Можете ли от него привезти рекомендацию?
- Да запросто, ничего не стоит.
После чего сказал мне, что точно – берет. Гарантия. Слово коммуниста. Но не сейчас, ровно через год. А семью как этот год кормить? Опять за хомуты?
Когда совсем припекло, Бирюков надиктовал около пятидесяти писем. Сам он лежал на диване и диктовал, а я печатал. Письма были схожие по тексту и короткие – один абзац: «Привет, привет, вот направляю, возьми, не пожалеешь, привет жене». Самый далекий адрес, как помнится, был в Баку. Не помогло.
Хотя именно из Баку пришел единственный положительный ответ, через несколько дней после того, как я дал согласие ехать в Томск.
Когда Люся защищалась, я попросил у Бориса Владимировича внешний отзыв:
- Валерий Борисович! Да что за проблема, вы только его сами напишите, пришлите мне, а я его конечно же подпишу.
Да, кстати, а может вы соорудите мне приглашение у вас в университете лекции почитать?
Услуга за услугу.
Однако все это было позже, в конце. И после конца. А тесный рабочий контакт с Б. В. начался с самого начала.
Учебная нагрузка у Бориса Владимировича на кафедре была – психологический факультет – одна лекция в неделю и четыре семинара в четырех группах. И он тут же попросил у меня об одолжении, вести за себя все семинары.
Конечно, совершенно бескорыстно в смысле – бесплатно.
Это я сейчас так пишу, вроде деньги главное, а тогда деньги и были главными, но преподавать мне очень хотелось, я уже чувствовал свою силу.
Свободное копирование
