У бауэра - 31

На следующий день нас повели снова группой в тридцать человек. На этот раз меня ввели в кабинет, где вёл допрос старший лейтенант, у которого около стола лежала огромная, как телёнок, овчарка. Лежит и не мигнёт, смотрит внимательно на вошедшего. Если она прыгнет на человека, то ему будет трудно устоять на ногах. Я понял, что тут ухо надо держать остро, не шевелиться. Старший лейтенант приказал мне сесть на стул против овчарки, ноги вместе, руки положить на колени.

- Расскажи кто ты, откуда, как здесь очутился, всё подробно.

Сидит за столом, впился в меня глазами, слушает. Много раз останавливал меня, велел повторять рассказ снова, сверялся с записью в папке. Мне уже надоело одно и то же рассказывать, но вида не подаю. Когда окончил свой рассказ, замолчал. Он тоже сидит молчит, но сверлит меня глазами. Вдруг он быстро вскочил, овчарка мгновенно прыгнула ко мне, передними лапами ударила в плечи, я почувствовал её когти, которые надавили на моё тело, оскалив пасть, дышала в лицо. Он подскочил ко мне и заорал:

- Ты врёшь, стерва, если бы ты был честным красноармейцем, то не сдался бы немцам. Наши настоящие патриоты, попав в безвыходное положение, стреляли себя, но не сдавались немцам, а ты остался жив. Всех вас надо перестрелять или сгноить в тюрьме!

Высказался, ушёл, сел за стол, а овчарка легла на прежнее место. У него я был не меньше, чем у младшего лейтенанта, но я ничего нового ему не сказал. Снова шли в лагерь вечером не всей группой.

И так каждый день допросы и допросы. Был ещё в двух кабинетах на допросах. Потом опять начали водить по тем же кабинетам. Спрашивали, кричали, матерились, обзывали, стращали, делали очные ставки с теми, кто меня знал, и кого я знал. Уже прошло две недели допросов. Я уже теперь ожидал, что вот, вот куда-то уведут, а не отправят в лагерь, но всё продолжалось по-прежнему. Спасибо, не били. Но лаяли, как собаки, не хуже немцев.