Вовка вернулся из Чехословакии. Он ездил туда по комсомольской путёвке, которую получил в награду за добросовестный труд на калибровочном заводе. Наш дядя влился в ряды передовиков производства сразу после армии. А человек труда – это звучит гордо, тем более – молодой строитель коммунизма.
Он привёз нам с Ирычем разноцветные, пахнущие фруктовыми ароматами ластики, которыми жалко даже было пользоваться – невозможно было допустить, чтобы заграничные презенты «теряли себя», обращаясь неказистыми крупицами на бумаге. Поэтому мы продолжали пользоваться привычными стирательными резинками, затирающими буквально до дыр, а «эксклюзивными» хвастались перед школьными друзьями.
Ещё Вовка привёз нам с Иринкой переводные картинки. И жвачку – упакованную в серебристую фольгу, с мятным и ягодными вкусами.
Раньше раздобыть переводилки мы могли только в фургоне «Вторсырья», куда необходимо было сдать на вес определённое количество макулатуры или тряпок. Раздельный сбор отходов был в нашей стране частью повседневной культуры – за старые газеты и журналы давали мыло, стиральный порошок и другие товары. Бабушка разрешала нам брать «волшебные картинки», а вот моему другу Валере тётя Лиля в обмен на тряпки приобрела кеды – популярные тогда не только у спортсменов, но и у «модников».
К сожалению, фургончики эти постепенно исчезали с лица земли.
Вовкины рассказы о далёкой стране, где запросто можно купить такие замечательные и необходимые вещи, напоминали мне книгу «Ивашка бежит за конём» Ольги Гурьян. Чехословакия представлялась этаким Царьградом – самым большим и самым богатым городом Европы, полным пряностями, драгоценностями, ластиками и переводными картинками…
А ещё в его рассказах фигурировал Гладков. Вовка рассказывал, как возвращался домой через Челябинск – и, поскольку до отправления поезда на Магнитогорск было много свободного времени, встретился с этим человеком.
Гладков был моим отцом. С матерью моей он расстался, когда мне был месяц от роду. Я знала, что он уехал в Челябинск, поступил в аспирантуру и, не желая платить алименты, уговорил мою маму отказаться от финансовых претензий. Надеясь на воссоединение семьи, она отозвала исполнительный лист.
Вовка, как мы с двоюродной сестрой Ириною называли своего дядю, был младшим братом наших матерей. Мы обе рассчитывали подрасти и выйти за него замуж – но, конечно, у Иры было больше шансов, ведь она была старше меня на целых три года и к тому же – по словам Тани – была истинной красавицей. Татьяна была нашей родной тётей, младшей сестрёнкой наших матерей - Гертруды и Эмилии Прозоровых. Но в силу разницы в возрасте она была ближе к нам, чем к сёстрам, от которых её отделяли полтора десятка лет. (и исконно русское имя). В детстве она была для меня непререкаемым авторитетом – будучи на 10 лет старше, Таня – казалось – знала всё на свете.
В отличие от Ирины, я была неуклюжей, толстой девочкой. Злобные мальчишки бегали за мной по школьному двору и дразнили: «Толстая бочка родила сыночка…». Однажды я пожаловалась Вовке, и он зажал в подъезде одного из хулиганов, применил «болевой приём» - и пригрозил, что дальше будет хуже. В дальнейшем эта компания меня не замечала, я же по совету своего дяди начала заниматься в секции гимнастики – и не только сбросила вес, но и научилась делать опорный прыжок через козла и упражнения на брусьях.
Вовка рассказывал, как Гладков пригласил его к себе домой. Они пили чай, разговаривали о поездке в Чехословакию, о будущей диссертации Гладкова – и вдруг в комнату вошла громадная чёрная собака и положила голову на стол. Это была особенная собака – породы чёрный терьер – и звали её Чанга.
И тут мне очень захотелось увидеть своего отца. И выйти с ним на улицу, и чтобы я вела Чангу на поводке, а все на нас оглядывались. Чтобы она валялась в снегу, а он хохотал и бросал ей мячик. Даже не знаю сейчас, чего мне хотелось больше – увидеть отца или иметь собаку.
И я написала ему письмо.
Хочу я иметь собаку –
большого верного друга.
Была бы она со мною
и в дождь, и в зимнюю вьюгу.
Щенка пришли мне, папа,
чёрненького терьера.
Свою он подаст мне лапу,
в глаза мои посмотрит,
в дружбу мою поверит.
Вместе нам легче будет
трудные брать барьеры.
Вырастет мой терьерчик,
станет он мне по плечи.
Будет таким большим он,
что не узнаешь при встрече.
Правда, меня немного смущал тот факт, что в стихотворении моём порода превратилась попросту в окрас шерсти. А ещё то, что в первой строфе речь идёт о собаке предположительно женского рода, а во второй и третьей уже – мужского. Объяснить эту метаморфозу я не могла никак – разве что признав неприятную для себя правду, что я не сильна в стихосложении.
Так или иначе, я узнала у Вовки адрес, запечатала стихотворение в конверт и отправила его в Челябинск своему неизвестному отцу – Владимиру Евгеньевичу Гладкову.
2020 год, декабрь
