За Белгородом -- где Дунай поворачивает и углубляется в Венгрию, покинув Сербию и границы Турции,-- прекрасный рогатый скот и много церквей, которые напоминают наши села. После нескольких часов пути за Орсову кончились пороги, кончились и крутые скалы и горы с лесами, спускающимися к самой воде. Местность уже не такая дикая, более отлогая, хотя и гористая; забелели каменные колокольни; большие села с садами раскинулись по берегу. Далее виднеется дом в густой зелени, вероятно -- усадьба помещика; и стоят, уносясь вверх, тополи, за ними хатки, луга, небольшие домики, как у наших панов. Стада в лугах, у воды или в воде, вербы протянулись вереницей по лугу, а солнце поднялось высоко, посеребрило и горы, и зелень; утренний туман смягчил всю картину, блеск солнца на хатках и церквах, и освежил воздух. Из камыша виднеется шалаш на берегу; около него лодки одним концом лежат на берегу, а другим в воде. Стоит тележка распряженная, подле нее гнедые лошади помахивают хвостами, а на оглоблях развешено рядно.
Здесь люди всевозможнейших религий: католики, евреи, униаты, православные и протестанты. Церкви имеют отпечаток этой смеси религий: кирка или костел и к нему пристроена наша колокольня.
Но вот виднеются темные леса за лугами, более высокие, густые по равнинам, как у нас на Руси, далеко не святой, но могучей. Множество земляков, таких, как у нас, всюду рассеялось здесь; им также все кажется тесно: ищут воли и простора, стремятся развить свою жизнь. Верится невольно в светлую стихийную силу русского народа, когда прислушиваешься к тому, что говорят о нас в придунайских землях. Одни опасаются захвата и насилия, другие боятся нас как сокрушителей магометанства, третьи ждут как избавителей от рабства, как покровителей христианства. Вот наше призвание. Христианство не на словах, а в жизни; мир и свобода -- вот наше знамя.
Два дуба {Лодка, выдолбленная из дуба. Такие лодки были в старину у казаков и ныне нередко встречаются в Малороссии.} стоят на воде, рогожа на одном из них; сети развешены на палках у берега близ воды; рыбаки спят, раскинувшись под тенью. Мелкая и густая зелень растет на берегу. Слышны соловьи, и мы, идя пароходом, измеряем лотом глубину. Желтые цветочки по берегу. Вербы и осокоры у берега, старые деревья валяются в воде, ветви верб повисли в Дунай, тень стоит под самыми деревами, солнце над головой; перекликаются птицы. Свищет иволга, распевают, заливаются трелями и щелкают соловьи; весна, прелесть... Все мы думаем о лучшем и желаем дружбы с нашими братьями славянами. Все мечтаем о ней, и мечты, и песни, и поэзия -- те же у всего славянского племени... Теперь настает и у нас весна...
Христиане живут во всех частях света; под экватором и во льдах, в пустынях и горах. Но христиане ли на деле? Христианами ли живут они? Грустно сказать, но далеко еще человечеству до этого названия. Мы, называясь христианами, перестали понимать христианство. Служение церкви обратилось в служение и жертвоприношение языческое. Чтение Евангелия для нас лишено интереса; мы глухи, равнодушны к Его смыслу... Семя Христа пало на место каменистое.
Лицемеры, самозванцы, хвастуны, мы кощунствуем над Христом, издеваемся над его Его учением, успокаиваем не свою совесть, а себя, свой слабый разум тем, что крещены водой и духом, что ходим в церковь.
Власть светская выше духовной и повелевает ею; духовенство потеряло всякое значение, потому что потеряло чистоту, заражено корыстью и пьянством. А духовенство католическое? Это воплощенное лицемерие только морочит человечество и под личиной правды и бескорыстия уничтожило последние лучи христианства на Западе.
...Мне представляется церковь Христа чистой и святой, со связанными руками, как Св. Себастьян. Дьявол в виде папы, в тиаре, с жезлом, окруженный темными сподвижниками, рассылает их в виде католических монашеских орденов по всей земле, к правителям и капиталистам, к невинности и чистоте, чтобы с помощью всяких соблазнов запутать в свои сети Христову церковь... Но Господь хранит ее.
Не попусти, Господи, сокруши врагов, разнеси прахом тьму и ложь... Да возрадуются верные торжеству света, и да прославим имя Господа нашего. От Каина и до нас мир наполнен завистью и ложью. Всеми путями, всеми средствами тьма вселяется в человечество и мы, слабые и малодушные, подчиняемся соблазну. От Давида до кобзаря Остапа мы поем ту же песню:
"Нет в свете правды, не найти правды..."
"От гордости нечестного томится бедный...
Восстань, Господь, вознеси руку Твою, не забудь угнетенных..."
"Тебе передает себя бедный; сироте Ты помощник..."
"Хто по правде судить, то того карают, Ахто не по правди, того уважают..."
Настала последняя ночь, чудная, звездная, тихая. Я сидел на носу; пароход шел покойно, разрезал воду. Млечный путь был густо засыпан мелкими звездами; вода была так тиха, что в ней отражалось небо со звездами. У берегов кое-где горели костры.
Неприятно перейти от этой ночи, от этого простора в общую каюту II-го класса, где храпят и спят более тридцати человек, но делать нечего -- пора на покой.
Как из омута, из тяжелого загаженного воздуха каюты выбежал я утром на палубу. Солнце окрасило все -- барки, мельницы на воде, рощи, шинки...
...Христос показал нам пример праведной жизни, показал, как надо готовиться на подвиг. Тридцать лет готовился Христос к подвигу, три года проповедовал, оставляя глубокий по себе след. Показал он, как надо править и владеть собою при воздании почестей, при гонении, при оскорблениях, истязаниях и самой смерти. Чем более испытывал Он мучений, тем более дух Его возносился к Богу и сливался с Отцом; ничто не силах было разорвать этой связи и подавить Его святой воли.
По Дунаю хаты крыты соломой и камышом, и крыши стриженные, как в Малороссии. Вся местность напоминает наши степи; но тут горы, которых нет у нас. На берегу виднеются овчарни, табуны, гуси, запасы хлебов, толоки; пасутся волы -- круторогие, рослые, красивые, сильные; зеленеют виноградники, которых Бог знает почему у нас не разводят. Здесь и железные дороги и хорошие пути сообщения, которых у нас тоже нет. Шоссе, усаженное тополями и белыми акациями, пересекает землю в разных направлениях.
Свободное копирование
