За границей - 45

XI. По возвращении с Иордана, Иерихона и горы соблазна в Иерусалиме.

Иерусалим.

 Я все более утверждаюсь в моей решимости жениться на Ольге. Простой, духовный, а не мирской, здравый и не зараженный предрассудками взгляд архимандрита Св. Саввы привел меня к этому решению. (Молю бога об одном, чтобы никакие пустословия меня не поколебали, слабого и ничтожного; чтобы Господь укрепил меня).

 Много мыслей, сцен, психологических заметок, можно бы записать, да все это уже изгладилось из памяти, оставив за собой легкую, неуловимую зыбь, а теперь и чувства другие и впечатления... Мертвое море, пустыня, проводники, неожиданный случай с братом {Долина Иордана и Мертвое море лежат ниже уровня Средиземного моря, вся местность имеет климат тропический. Выкупавшись в Мертвом море, я сел на лошадь и отъехал довольно далеко; но, услыхав голос скачущего за мной бедуина, который кричал и махал рукою, я повернул коня назад и понесся к брату, которого увидел лежащим на земле от солнечного удара. Константине устроил над ним навес из бедуинских плащей на копьях, я дал ему нюхать одеколон, намочил темя и виски, и когда он пришел в чувство, мы посадили его на лошадь и, поддерживая с обеих сторон, доехали благополучно до Иордана. Тут, освежив его водой Иордана, мы положили поддерево, где он заснул, и затем поспешили к ночи к Иерихону.}, долина Иордана, где я в первый раз услышал здесь соловья; разбойники за Иорданом и гора, где сорок дней провел Христос в посте и молитве,-- все это, конечно, пробудит самую сонливую натуру... но только пробудит... Что со мной? Сделался ли я лучше, увидя святыню и коснувшись ее? Выкупавшись в Иордане, окрестился ли я на новую жизнь? Но все то же бессилие и ничтожество; и я взял на душу только более ответственности, еще более почувствовал презрение к себе; а эти святыни, святее которых нет, не исправили меня... Грустно!

 Обнаженная, высокая, вся в знойном солнце гора, которую избрал себе спаситель! Тут сцена искушения предстала мне ясно перед глазами и затронула сердце... но уже не воскресишь того сознания... Эта минута, вызванная местностью, святостью Того, который присутствует тут -- прошла бесследно.

 Мы расположились ночевать на кургане под Иерихоном. Ручеек опоясывал его; приходили женщины, наливали в меха воду, но скоро сумерки покрыли их и все вокруг нас. Гора Сорокадневная удалилась и терялась во мраке. Как мысль, как нечто необыкновенно грациозное и милое, носились светящиеся жучки с ветки на ветку, по травкам, над курганом и ручейком. Ночь покрыла всю долину, запели лягушки, и их неумолкаемое кваканье слилось в неуловимую мелодию, которая смолкала минутами. Все небо было усеяно звездами; оно еще светилось за горами, но без заревых красок -- как будто перед рассветом.

 Когда я вспоминаю все мною виденное, все прочувствованное и все те чувства, которые были прожиты, то забываю все мирское, и душа моя живет одною прелестью создания. Прежние чистые воспоминания промелькнули в моей душе, напомнив о себе, и отлетели без шума, уступив место теперешнему чувству... Не возвратить ни прежних дум, ни прежних чувств. Бывало, не насмотрятся мои глава на прелесть природы, на все, на все, что встречалось...

 Душа рвется из тела и уносит его, не стоишь на месте от волнения и избытка духа... Не хотелось бы мне, Боже, умирать, хочется жить...

 Боже, будь милостив ко мне, грешному, помилуй мя, Боже, по великой милости своей и по множеству щедрот твоих. Очисти беззаконие мое...

 Боже, Ты, умерший на кресте за нас, умертви плотское мудрствование и спаси нас, Боже, Тебе видна душа моя... Моя душа слабая, ничтожная. Ты видишь, Боже мой, думал ли я когда, что для меня возможно такое нравственнее падение... Не желал ли я сделать все хорошо?..

 Ты, Боже, видел мои чистые помышления, прости меня и помилуй ради моего ничтожества и немощи; помоги мне справиться с той ношей, которую я возложил себе на плечи...

 Тебе, Боже, известно все; молю Тебя -- помилуй меня! Все уже кончено. Дай мне только разум и силу исправить мой поступок и вразуми меня; вразуми Ольгу, чтобы из нее вышла хорошая мать и добрая жена, помощница мне в жизни... Дай Боже, чтоб дети наши шли путем слов Твоих и утешали нас. Велика, Боже молитва моя, велика просьба моя. Но исполни ее ради немощи моей, чтобы я не изнемог под тяжестью жизни.

 ...Собаки нередко лаяли... Небо становилось темнее; звезд все более и более; они обсыпали все небо. Вселенная торжественно глядела сама на себя, и взоры миров превратились в чувство. Мне казалось, что я слышу дыхание этой тьмы созданий Творца; все они восхваляли Его, и Его присутствие чувствовал и ничтожный цветок. Я утешал себя мыслью, что принадлежу вселенной и что я часть ее. Я чувствовал, как будто не было во мне тела, а дух, удаляюсь и тихо, плавно несусь в пространство.

 Раздавшиеся плач шакалов, визг гиен и за ними в разных концах завывание и лай собак низводили меня вновь на землю. Стража наша спала -- в шатрах тишина, костер наш догорал.

 Я вошел в палатку; брат мой покойно спал.

 Вспоминаю себя. Я хотел быть лирой, эхом впечатлений. Пусть жизнь моя будет песнью, пусть она поет, и грустит, и гуляет, пусть уносится в вихрь и возносится в небо. Да... Жизнь -- песня дел наших. Поет она о ком и что ты дал себе воли, унесся, хотел петь, излить в песне грусть, величие души, ее борьбу, ее святость и чистоту помыслов и что же -- запел похабщину, как мелочна и пошла твоя жизнь.