За границей - 16

В конце 1857 года брат Владимир известил меня о скором своем приезде в Париж. Свидание с ним было для меня чрезвычайно желательно. Я жаждал, чтобы он познакомился лично с Ольгой, Юрием и моим положением. Я его любил горячо и любил с детства; был уверен, что с ним я отведу душу и что в нем найду доброе и разумное сочувствие, которое было особенно дорого для меня, так как кругом себя я не находил духовного удовлетворения.

 Перед Рождеством приехал Володенька, познакомился с Ольгой и сошелся с нею как друг и брат. Он пробыл несколько дней в Париже; мы с ним и Ольгой два раза обедали у Иосифа Васильевича, затем он отправился в Марсель и Лондон. От приглашения ему сопутствовать я отказался, боясь оставить Ольгу в одиночестве.

 В это время, т.е. после отъезда Володеньки, случилось покушение на Наполеона. Мы были у Иосифа Васильевича, когда услышали взрыв и, узнав о покушении на Наполеона при выезде его в театр, тотчас отправились к месту происшествия. Народу собралось масса, полиции и жандармов -- тоже. Результат известен: Наполеону осколком ручной гранаты оцарапало длинный нос; публика кричала ему "Vive l'Empereur!" при появлении его в театре с окровавленным платком, из толпы оказалось убитыми и раненными сорок человек и несколько лошадей; стекла у подъезда разбиты; пострадал и железный навес. Покусителя на жизнь Наполеона гр. Орсини взяли на следующий день и вскоре казнили; а красивую его голову с умыслом облили негашеною известью, чтобы маска его не сохранилась между соотечественниками. Империя стала еще тверже. О покушении на Наполеона III я писал отцу в следующем письме.

15/2 января 1858. Париж.

 Любезный друг Папенька, спешу сообщить тебе, что брат Владимир приезжал в Париж с Новосельским, пробыл здесь два дня и отправился в Марсель. Оттуда я получил письмо, что он едет в Тулон; сегодня жду его сюда обратно; вероятно опять дня на два, не более, а из Парижа я поеду вместе с ним путешествовать. Думаем ехать в Лондон, Венецию, на Ионические острова, в Константинополь, Палестину и Египет. Не могу сказать тебе точно ничего, потому что теперь еще не решено, куда именно отправимся раньше. Вообще путешествие это очень заманчиво для моего неусидчивого характера. Постараюсь извлечь из него возможную пользу; а оттуда вернусь в Париж к своему Глезу, которого очень полюбил. Другая новость, которую ты, может быть, уже знаешь из телеграфных сообщений, та, что вчера вечером Наполеон ехал с женою в Большую оперу и около него, у самого входа в театр, лопнула одна граната за другой, а через две минуты третья. Раненных людей и лошадей много, есть убитые; Наполеон чуть ранен осколком от кареты в нос; говорят, что и этого не было и что он и жена его совершенно невредимы, так как карета железная. Наполеон воспользовался этим случаем, чтобы показать себя спасенным каким-то чудом, выходил на балкон к кричащему искренно и лицемерно народу: "Vive l'Empereur!" Кто бросил бомбы, еще неизвестно. Вечером иллюминованы были дома; и я видел возвращающегося из оперы Наполеона тем же порядком, как он ехал туда, в карете с женой и в сопровождении эскадрона кирасир. Народ опять кричал ему: "Vive l'Empereur!" Я простоял на улице от 8 часов до 12, т. е. от начала до конца оперы и насмотрелся всяких сцен, всяких партий; видел радостные и печальные лица, переодетую и не переодетую полицию. Жаль, что брата не было со мной. Жду его сегодня или завтра, готовый к отъезду.

 Мне случилось говорить с людьми, которые наблюдали за Наполеоном. Он ни о чем не высказывается; даже глаза его молчат и всегда прищурены. У себя, с гостями, он обворожителен и необыкновенно любезен. Слушая доклады и в разговорах о делах, он всегда молчит, не сердится, не увлекается; физиономия его никогда не меняется.

 Прощай, любезный друг, целую тебя крепко и прошу твоей молитвы о счастливой нашей поездке.

 У нас говорят, чины в России уничтожены -- славно! Энергично. За такие действия да здравствует Александр П. Говорят, что открыты повсюду комитеты об освобождении крестьян и говорят, что помещики ощетинились сильно. У нас тут этот сброд, ставши поперек христианской и современной мысли,-- тоже страшно буянит; надо бы их не спрашивать, а по-николаевски, приказать им освободить крепостных, и делу конец. Что же делать, когда они разучились думать и чувствовать.

 Прощай, любезный Папенька, еще раз целую тебя и братьев.

 Твой сын Лев.