Брат Владимир возвратился из Марселя, вновь и настойчиво начал уговаривать меня ехать с ним на Восток, и я окончательно согласился. Он взял помещение для себя и меня в лучшей гостинице Парижа, в Hotel du Louvre, куда переехал и я. Здесь мы прожили три дня, по случаю занятий брата; я иногда навещал Ольгу и сынишку, подготовляя Ольгу к более продолжительной разлуке. Пользуясь свободными от занятий часами, брат посещал со мною разные достопримечательности, в том числе Лувр, Центральный рынок и церковь Св. Евстафия (St. Eustashe), где мы осматривали живопись и архитектуру. При этом поразило меня отсутствие публики, кроме двух-трех старушек, получающих от церкви субсидию дровами за свое благочестие. Богослужение было странное. Один воздевал руки к потолку и потом прижимал их к сердцу, гнуся по-латыни; другой изливал молитву, играя на контрабасе; третий на трубе посылал к Господу свои не сердечные, а заученные взывания и прошения. Я и брат встали около богомольной, по обязанности и расчету, старушки и, фальшиво аккомпанируя гнусливому пению и музыке, тянули ноты -- брат басом, а я, фальшивя, тенором.
Старушка, смотря в молитвенник, посматривала испуганными глазами на нас и отодвигалась далее, а мы благочестиво поднимали взоры в потолок, ударяя себя в грудь и двигаясь, как тень Гамлета, скользили к ней. Старушка перешла через несколько скамеек от нас вперед и тогда мы удалились.
Время выезда нашего пришло. Я, брат и Н. А. Новосельский (тогдашний основатель и директор-распорядитель "Русского Общества Пароходства и Торговли") выехали из Парижа в Вену.
Я оставил Ольгу на попечении Иосифа Васильевича и его жены Анны Ефимовны и поручил им нравственную и материальную о ней заботу, оставил денег, сколько мог.
Устроив все, я решился воспользоваться случаем проехать на Восток и тем временем убедиться в душевной чистоте Ольги среди Парижских соблазнов.
Васильев и его жена, как я заметил, имели намерение отвлечь Ольгу от меня, чтобы в случае ее пустоты, охлаждения или неверности разъединить нас.
При таких условиях я выехал из Парижа, оставил шестимесячного Юрия и плачущую, но безответную и покорную своей судьбе, вторично беременную Ольгу.