Жизнь наша шла спокойно, мы ходили купаться в маленькие озерки, образовавшиеся от розлива Роны; вода была свежая и чистая. Рона бежала, бушуя невдалеке, неся обломки бревен, которые, ныряя в пенистых волнах и между камнями, показывались из воды и вновь исчезали, уносимые быстрым и бурным течением.
Наши ежедневные прогулки были недалеки, приятны и не утомительны для Ольги. Дом Батиста стоял на окраине деревни, и перед нами был обширный и разнообразный вид. Мы уходили в горы, к старинной покинутой церкви, подземелье которой было наполнено черепами всякого возраста.
Прогулки в горах приятны, но не безопасны, так как людям, не жившим в горах, не следует пускаться в путь без проводника. Недалеко от нас было место, с которого сорвался в пропасть какой-то человек, собиравший растения; разбитый, он был собран в простыню. Другой путешественник, парижанин, приехав в Saxon, отправился взглянуть на вид с горы Pierre à Vol, верхушка которой составляла площадку. Хорошая погода делала воздух прозрачным, отчего даль расстояния сокращалась. Легкомысленный франт, в лаковых ботинках и легком пиджаке, с хлыстиком, не сказав никому куда, отправился в путь. Между тем, чтобы дойти до вершины горы, кажущейся небольшой и очень близко, надо было употребить с проводником несколько часов и, кроме того, надеть, вместо лаковых ботинок, толстую обувь с гвоздями и запастись теплой одеждой, так как на горе, имеющей до 8000 футов высоты, очень холодно. Франта, не явившегося в гостиницу, отыскали на третьи сутки едва живого, лежащего на земле в порванных ботинках, с ногами в крови и опухшими, умирающего от голода и жажды.
Время родов Ольги приближалось, и мы решились съездить в Martingy, чтобы сделать покупки и переговорить с главным доктором, пользующимся доверием и почетом. Выслушав его совет Ольге сидеть дома, я вынул пятифранковую монету ему в уплату, но он, взяв ее, тотчас же сдал мне четыре франка. Такая скромная плата, да еще известному доктору, была поразительна для нас. Подобный случай, с другим доктором, был с нами в городе, где была даже сделана Ольге маленькая операция.
Совет старика доктора был вполне основателен. На возвратном пути из Martingy Ольга начала чувствовать боли, которые усиливались от езды в экипаже, и по приезде нашем домой явно обнаружились родовые схватки.
Я отправился под гору в гостиницу, чтобы переговорить с доктором, который еще во время нашего там пребывания предложил свои услуги и, хвастаясь своею опытностью, сказал, что в Париже он состоит при родовспомогательном заведении и принимал более 6000 детей. По уговору нашему, я должен был послать за ним, когда действительно начнутся роды, так как, по его мнению, пока может присмотреть за Ольгой наша хозяйка.
Прошла ночь в беспокойстве. Я был совершенно неопытен, и в первый раз в жизни случилось мне быть близ роженицы. Находясь на чужой стороне совершенно один с Ольгой, да еще в деревне, я не мог быть уверен в знании деревенской акушерки и всю надежду возлагал на парижского доктора. Приступы и схватки становились сильнее, боль невыносимой, и хозяйка Маргарита успокаивала нас, от всего сердца жалея страдающую Ольгу; наконец, видя, что Ольга ослабевает от страшной боли, я послал Шарля вниз за доктором, которого просил прийти немедленно, чтобы облегчить страдания, Шарль вернулся с таким ответом: "Ежели через четыре часа не последуют роды, дать ему знать".
Между тем наступил вечер, прошли указанные четыре часа... родов не последовало. Шарль был послан вновь за доктором, от которого принес ответ "чтобы еще переждали два часа".
Эти два часа прошли; Ольга настрадалась; добрая Маргарита растерялась и плакала. Настала ночь, дождь лил как из ведра, беспрерывная молния освещала небо, удары грома раскатами отдавались в горах; Батист, Маргарита и Шарль нас не оставляли, и, несмотря на ужасную погоду, Шарль с полною охотою побежал опять за доктором и совершенно мокрый возвратился в негодовании. Он едва мог дозвониться, чтобы ему отворили ворота; едва мог дождаться доктора, стоя на дожде, пока этот парижский шарлатан, раздетый, отворил окно и объявил Шарлю, что он не пойдет, так как он не акушер. Мы были глубоко возмущены, но вместе с тем чувствовали и свое безвыходное положение.
-- Ну, Маргарита,-- сказал я хозяйке,-- полно унывать и плакать; были же у вас тяжелые случаи и вы честная добрая женщина и акушерка, вспомните, что надо делать, чем помочь.
-- Надо бы попробовать посадить ее в ванну. Но как в такую погоду понести ее в гостиницу, по такой крутой и узкой тропинке.
Действительно, это было в настоящее время невыполнимо.
-- Вот что, Маргарита сделаем ванну здесь. Что у вас есть? Ну, хотя бы винная пустая бочка.
-- Есть.
-- Давайте же сюда, нальем в нее воды, поставим табурет и посадим больную.
Охотно и скоро все было готово. Бочка была поставлена, верхнее дно вышиблено, вода согрета и налита, поставлен в нее табурет, и Ольга посажена в бочку общими силами.
Была уже глубокая ночь, дождь не переставал; мы сажали Ольгу в бочку два раза. Вторая ванна подействовала, и после нее начались роды, но Ольга совершенно ослабела. Маргарита плакала и объяснила, что роды сухие, но руки ее дрожат, и она ничего не может сделать; тогда я решился исполнить дело акушерки. Но тут неистово закричала Ольга, и вскоре показалась головка младенца, и он был вынут удачно.
Кому случалось пережить такие минуты, слышать этот ужасный крик матери, хруст таза, переживать страх за жизнь матери и ребенка, видеть кровь и жидкость, в которой явился ребенок,-- тот никогда этого не забудет, и не забудет тех страданий, которые переносит женщина, отдавшаяся мужчине из любви к нему.
...Наступило утро, шесть часов. Небо было чисто. Я отворил окно, сидел около него и слушал звон церковного колокола, призывавшего к молитве. Я горячо молился, чтоб Господь умудрил меня, проник в мое сердце; чтоб я был полезен Ольге и сыну своему; чтобы они были счастливы; чтобы сын был хороший и составил счастье и отраду родителям... Взглянул на мать, она тихо, мирно спала и около нее лежал спящий ребенок.
Я стал отцом... Моя добрая, юная и искренно верующая Ольга начала поправляться; ребенок искал грудь, но молоко трудно показывалось. Страх нашел на мать, еще более на Маргариту, чтобы ребенок не умер некрещеный, и я решился исполнить их желание -- окрестить ребенка. Маргарита понесла младенца в церковь, положила его на порог, затем его окрестили и, по желанию моему, дано ему было имя Георгия или Юрия {В память несчастного брата С.А. Юрия Бахметьева, злодейски убитого, будто бы на дуэли, кн. Вяземским.
С.А. -- Софья Андреевна Миллер, рожд. Бахметьева. -- Примеч. ред.}.
Свободное копирование
