VII. Рассказ Стрягина.
с. Смольково, 7 октября.
Сегодня я записал несколько следующих рассказов здешнего старика Стрягина о своей жизни и отношениях к помещикам.
"Мать Бехметьевых (нынешних), прогневалась что-то... взяла лошадь у меня и корову. Эдакое несчастье сделали... Ну, господь наслал, знать, совесть... Лошадь, что взяли-то, водою у них потопило. Господь, видно, не допускает владеть чужим. Подумал Андрей Миколаевич {Отец теперешних Петра, Николая и Софии Андреевичей Бахметьевых.}, одумался, приехавши сюда -- корову-то отдал".
Старик призадумался и продолжал:
"Когда был Андрей Миколаевич, то у покойника жить нам было лучше... И ныне наши господа смирные; к приказам не способные -- вот и похуже. А господа нужды нет, нам грех напрасно сказать, чтоб что дурное такое, а только что власть дана больно Андрею Лукьянычу. Ну, он-то... не способен, не хорош.
Одежда всегда у нас была такая ж, как и теперь. Жить-то было паслабее... а строение-то было похуже: его не украшали.
Не было, как у прочих мястах, ни торговых людей, ни купцов. Приволья ли нет, или народ неспособный к этому делу?..
Сказываете, что везде нечистота, что живут нечисто, грязно. Недостача во всем; ну, народ так и живет. Дровец-то надо в избе с трубой побольше, а в курной кой-как прокуришь... Когда б достаток, было б и топливо. Ну, и конечно, избу тогда убрать можно. В прочих мястах тоже так живут. В редким дому хорошо и то только у того, который капитал платит -- купцы.
Ну, прежде была барщина... Андрей Николаевич все обо днях старался, а ныне -- все похуже; дни отнимают. Ныне, што, как они вздумают, как им надо, позовут, и в дни наши -- работай на них. У мужика помолотить надо: хлеб с поля привязен, все приготовит, а им понадобится -- позовут, хоть и не их дни -- работай барщину, а дома у самого -- все стоит на току.
А когда был у меня, видел постояльца, хромой еще он. Ну, так отца-то ево, Ивана Николаевича, сколько возили это в некруты; скуют и на подводах повязут, а там прикуют ево к саням ли, или хошь и к ящику , т.е. на чем повязут яво.-- Ночь холодная; возьмут яво в избу; он скинет железы и пошел. Как бы ни караулили, уж и не услышат, как он уйдет. И возили-то его, я думаю, разов пятнадцать, али больше. Так он и отбилси побегами. Ух это на нашей памяти, и я то уж был молодец, и меня-то уж можно было в некруты отдать. Ну, вот тот сядой-то, што вы потрет-то писали, ну, яво самый отец.
При стариках наших способ была большая; платили-то тогда с ворот. Спрашиваешь, женили-то как?..
У нас, видишь, как было. У нас нынче -- не знаю от попов ли, от господ, нет того, штоб ее связать и отдать; ну а прежде было ничаво... У меня самого тоже три дочери отдали. Прикажут: сковать яво, да в другую деревню и отвесть, а мне-то не хотелось ее отдать, да и ей не хотелось итти... а она семнадцати годов... за вдоваво-то. И так было, пока всех моих отдали. Я противилси маненько; принясли железо, сковали, ну, что делать?.. Берите с богом! меня ушлете, ребятишки маленькие, я один -- согласился и отдал с богом: делать было нечего...
Сплошь так было. Надо сказать, стало, лет 15 оставили это.
А вот, как теперь война-то {Крымская война.} была -- молодежь ушла бы вся. Ожидали, например, этой объявки, что охотникам будет от царя воля; да объявки не последовало. Которые не дождались призыва и сами ушли, то слышно было, что посадили этого, да посадили другого... охотников... что ушли -- ну, так оно, знаете, и охладело".
Стрягин, как все и везде, пенял на постои, говоря:
"Кормишь их даром, не получая ничего, и от постоев терпишь убытки. Да и прихоти-то у них. Дай ему получше. Сам не ешь, а яво накорми. Кроме убытков, они вносят постоянно в семейства ссоры и разврат.
Благодаря бога, тут прежде не было постоев лет тридцать. Теперь они стоят у нас -- стало худо; а как станут выходить, вот будет оказия. Тапереча у мово приятеля на фатере тожа стоит постоялец. С ним есть женщина ли, девка... пришла с ним; на дороге нагнала -- из Калуги. Как бьет-то он ее! Лица она прекрасного; и што она за ним ходит?.. Таких пятнадцать есть.
Намедни вот тут у Александра Семеновича случилось.
Мужик один ушел на барщину. Пришел он с барщины домой. Может он и замечал што с ним прежде, вошел он в ворота, они не слыхали... вошел... они лежатвместе, то есть. Входит, скачил солдат; он жену стал бить, а солдат -- яво. Ну кому там, жаловалси Александр Семенович -- яво перевели -- солдата-то к нам, у нас поставили. Ну, думаю, теперь тут будет; да будет в тут тожа.
Может другая и не рада. У нас тут в Конопатине стояли. Тоже ушли три женщины от мужьев -- сказывала баба; видно и им сделали. У мужика было две снохи, т. е. где стоял солдат-то; ну взял было обоих солдат. Да в ту пору их дома не было; они работали в поле, там и ночевали. Ну, солдату надо иттить; старуха его проводила.
-- На,-- говорит,-- бабушка, твои сношки мне мыли, ничем я их не отблагодарил: на,-- говорит,-- дай им.
Дал пряников, орехов. Попользуй, говорит, от меня их. Ну, старуха взяла. Ну, живой человек -- думает: дать ли? годится ли? На третий день, что ли, говорит старуха, попробую. Господь ли ее надразумил, иль сама, возми да и отдай гостинец-то козлу. Вот козел съел, батюшки мои! завертелси, да со двора -- нагнал солдат. А другие, товарищи-то солдата, смеются: знают уж, что оно такое. Догнал козел этого солдата, что дал старухе гостинец, и бросился на него ластиться. Ну, только солдат тот знает все документы; ударил яво три раза, и пошел козел опять зря назад. А, говорит солдат, старая чортовка, недалеко я ушел, а то бы за мной верст 500 поперли сношки. Тут уж командер приказал отпустить всех жонок и девок, что за солдатами ушли; их всех и отпустили. А то и страху нет, не боятся, как притить назад к мужьям, да в семейство. Ну и той, что мне рассказывала, что-нибудь дал. Бьет ее, бьет, а она все не отстает".
"Вот Василий Антонович у нас... Кажется и в божий храм ходит... Сына-то свово проводил в степь, яму бы и не хотелось, а старик все-таки его прогнал... А дома и без степи работы много, чужую землю в аренде держал... Пошел он в степь работать, и с тех пор пропал; вот уже видно лет девять. Ну, она молодая женщина, осталась дома; кажись, с чужими слыха не было, а родила... И чисто обличьем в няво.
Девочка жива... Посмотреть, и вам -- так похожа на свекра."
Старик задумался и продолжал:
"Еще тапереча у меня стоит портной хромой; вы яво не видали, в тот раз, когда меня захватили... Ну, таку няво мать, она была честная женщина, а дедушка-то яво с ножом, говорит, стоял. Зарежу, говорит. Ну, она согласилась. Мать того хромого-то; она сама говорила -- устрашилась. Только яму бог попредил; сдох в остроге. Человека убил".