VI. Ловчий Чалый
Я прослышал про старика Чалого, который жил верст за тридцать от нас и много знал о старине. Мне очень хотелось побеседовать с ним. Хозяева приказали запрячь тройку в кибитку, положить туда тулуп и валенки, и отправили кучера за Чалым, как все его называли. Говорили, что он охотно рассказывает про старину.
На другой день Чалого привезли. Он, подлинно, был не седой, а чалый. Волосы его из седых стали желты. Он вошел в комнату, и я ему, как водится, особенно с зимнего пути, дал рюмку водки, которую он сначала тщательно осмотрел на свет, понюхал и тогда только выпил {Значение этого осмотра читатель поймет из последующето рассказа.}. Я поднес ему другую; он выпил уже не разглядывая; затем уселся в кресло и начал осматривать все четыре стороны моей комнаты. Стены были пусты -- не было на них ружей, плеток и проч. охотничьих принадлежностей... Старик вдруг заговорил очень громко:
-- Вот когда б вы были охотник... Я вот шестьдесят лет был ловчим, при Иване Александровиче Бахметьеве,-- этим {Нынешним хозяевам. -- Примеч. ред.} дедушка.
Он замолчал, да как крикнет во все горло, точно в поле:
-- Парскать надо, сударь! Поди! поди! поди! собаки го! го! го! го! и! и! и! толкают, булкают. Друзья, говорю, шевелнитеси! й-ох!..
Наступило довольно продолжительное молчание. Старик вспомнил прошедшее и начал говорить, но так громко, что слышно было по всему дому. По временам он вскрикивал во все горло, как кричал, бывало, на собак, гоняя зайца. Я буквально записывал, обозначая приостановки знаками и точками, а усиленный крик -- восклицательными знаками.
"Был, царство ему небесное, Иван Александрович, дедушка их. Я самый настоящий, сударь, их был ловчий... дай бог им царство небесное... С меня в четырех домах патреты были, сударь: у Тепловых, у Приклонского... Сквозь льду меня протаскивали... десять сажень прорубь от проруби. Это не он, пускай, протаскивал, а другие помещики, у которых я живал. Прорубь тут десят сажень отвели, там другую прорубили, а меня-то, подо льдом, на канатах и протаскивал господин Зубарев, Дмитрий Михайлович.
Один раз я зашел отдохнуть в баню... зашел отдохнуть в баню... вот он и задумал надо мной сделать штучку -- ребят-то вызвали, а баню-то зажег... Я говорю: "Нашто ты баню-то зажег". А он говорит: "Да ты не околеешь нигде, ты нас переживешь".
-- Ну, вот и пережил... Мало чего было! Было дело, да, ихи, хи,хи, хи... забыто. Я мечусь, сплю, не сплю, а он прибежал: "Чалый, што ты спишь. Зачем баню зажег?"
-- Я, говорю, и огня то не брал, ты сам зажег. -- А у меня то уж дух замер.
-- Вот,-- он говорит,-- на, выпей в останки винца.
Подает в окно. Винцо-то добро, а зачем ты баню-то зажег?.. Ну, как дух-то приняло,-- выпустил.
... Ну, выпросился я, у него-то был в наймах, у Зубарева помещика -- на Миколу, к празднику; ну и сделал я саночки, а он со мной все шутил.
-- Ну, говорит, сядь, Чалый.
-- Нет, говорю яму, твою мать... Я ведь и бранивалси; ну, говорю... твою мать, а они велели меня, пыймать меня! да взяли сани, да и втащил на гору, на макушечку; ну, так што и дна то не видать. Ну, а, признаться сказать, Ивана Александровича дочь побочная за мною была; так я с ним и сыпал вместе... фамильные были господа... все померли...
Почему-то вы меня выписали?.. Бывало за мной тройкой тож пришлют... царство небесное всем. Одервенел уж и я... Да, посадил меня и пустил тиды. Ну, втащили меня в сани... Я говорю: -- Дмитрий Михайлович, батюшка, ушибешь ты меня.
-- Нет,-- говорит,-- дурак! не ушибу, садись.
Посадил, привязал, знаешь, в креслах, а оглобли оборотили назад; и руки и ноги связали, штоб мне т.е. не выпасть, штоб не свихнутьси; ну и сунул меня в то, под гору; а снежок маленький бул, только што выпал, вот как теперь; а гора-то такая круча, што боже мой, вниз-то ничего не видать -- пропасть. Сани-то пошли, визгнули; я вниз, а там был котел; люди варили; я и упал на котел, на и висок вот расшиб (рассказчик показал мне шрам)... Он мне за это тридцать рублей платил, только господам-то своим, говорит, не сказывай.
... Опять зачнешь, идить не хочешь; устал, мол.
-- На,-- говорит,-- выпить.
Ну, холодно; этого худа нет... ништо. А он возьмет, выпьет, да мало уедет, так за угол, да и насцыт мне. Эта говорю, не та водка... твою мать-то! Я его графинчиком-то этим хочу, а он поскачет от меня и засмеется... Мало ль чего бывало... Э! э! было время!.. и сов-то я ел, и ворон-то я ел с ними, с покойниками!.. Мало ль што было, да дела-то забыты. Бывало, ночи-то не спали, все болтали кое-што..."
Старик замолчал и опять осматривал кругом, очевидно, приходя в недоумение, для чего привезли старого ловчего, когда нет с ним совещаний об охоте и собаках. Он вновь обратился ко мне с вопросом.
"По кой слышке вы меня потребовали? Да не в том-то платье застали. Тогда было на мне: козакины были! и ныне-то халат барский на мне есть, да не взял; ныне не то время... Красненькая шапка на мне была, и рога на мне были, да вот какие большущие".
Старик замолчал; я выжидал, давая ему время для воспоминания, и вот он начал, крича.
"Я умру с тем, собак держу все борзых! Ты мне скачи, не скачи, а у меня будет собака и мне нихто не моги перечить... Мало ль што было, сударь! Дело-то надобно рассказывать! а безделье-то што рассказывать! я своих помню, о чужих што рассказывать... Был у нас при Иване Александровиче шут; дурак он што ли был... Иван Александрович при себе держал... Лапти бывало заплетет, а барин ему и расплетет, а он вернется. Барин-то и говорит: "Што это ты, Иванушка, делаешь?"
-- Да, лапти, говорит, плету, а окаянный-то мне и напутал! Эхе! хе!... Вот Саловы были... был глухой Салов, Миколай Андреевич. "Мотри, говорит, Чалый! поставь ты на меня зайца!" А я нарочно говорю, помахивая: вон бежит! вон бежит!.. Я говорю, ты, мол, про-зявал! А он все скачет, все скачет. "Ты, говорит, твою мать, надо мною шутить!.." Был я ловчий, видел што! с ним болтал, сыпал с ними, с господами, с старинными. Бывало, с Приклонским спишь и... да всю ночь болтали кое-что. Ну, теперь забыл".
Все было забыто стариком. Жизнь его прошла, не оставив ничего по себе путного, и только проделки полудиких помещиков не изгладились из его столетней головы. Он был женат неволей. Помещица его была пьющая и, бывало, выкидывала все образа из церкви; а что делала с народом, так боже мой! Но все, как говорил дед, забыто.
Женив Чалого на побочной дочери насильно, они еще и делали с ней всякие неистовства. Однажды рассердилась барыня на его жену, связала ей руки, раздела и зажгла ей косу. Дочь свою отдали они замуж вот как:
-- Было дело это у Ивана Александровича; жена пьющая, Александра Степановна, была с грехом... Да ловко ли мне это говорить?
-- Ничего, дед, ничего, говори.
-- Отдала дочь за Палое Васильевича. Ей было-то четырнадцать лет. У нее, у пьяненькой, сватала Авдотья Васильевна... со всячиной тоже была... Анненков был господин. У него человек был Карла. "Карла! пой! пой!". Тот и запоет:
"По чогам, по долам,
По камышенкам голам..."
Старик передразнил картавившего Карла, и опять наступило молчание.
-- Нет, уж не вспомню еще ничего... Без меня, бывало, не могут собаки ни купить, ни продать, ни подарить никому -- старые наши господа... О! ту! пойди! го! го! го! го! и-ох!... е! е! е! е! е!... на, у! у! у! у!... га! го!... соколики!... тут!... ой! ду! ду! ду!... Нет не вам,-- сказал он глядя на мой равнодушный вид, да как крикнет: -- Поди! голосу не слышу... шкуру спущу!..
Очевидно, ему припомнился помещик, грозящий нагайкой.
Больше старик не мог сказать ни одного слова!.. Буквально ни одного слова... Он прожил у меня три дня и ничего не прибавил, а повторял все одно и одно. В его ушах еще слышалась охота и крики на борзых; были в памяти одни мерзкие проделки помещиков и больше ничего. Так безотрадно и ярко он рассказал нам тогдашнюю жизнь... Откуда ж и быть теперь в нас светлым понятиям, ясному взгляду? Из рода в род передавалась эта дикая взбалмошность, это отвратительное обращение с людьми. Надо ждать иного времени, чтобы кровь этих самодуров и псовых охотников-псарей очистилась. А пока мы должны требовать от самих себя искупления собой всего того, что творили деды и прадеды наши.
с. Смольково, Саранский уезд, Пензенской губ. 1856 г.
Свободное копирование
