V. Рубка леса.
Зима не установилась; оттепели давали возможность продолжать барщину.
У меня была тяжела голова: я не спал почти всю ночь. Поутру Петр принес мне кофе и с изменившимся лицом сказал:
-- У нас несчатие случилось в доме.
-- Какое?
-- Убили мужика ночью.
-- Как?
-- Рубили лес, и упало дерево, да и задавило мужика. Прямо упало на голову... даже крови не было, даже так-таки ничего и не осталось; только брызги разлетелись.
-- Бедный, бедный. А хороший был человек?
-- Хороший был работник, лет двадцати. Дерево-то всегда рубят у нас по 3/4, а там ухватят веревкою да и валят. Ну и это, знаете, подрубили... а оно-то было гнилое, и повалилось, и задавило. Всего на шаг не успел отбежать... Ведь никто себе смерти не хочет, а уж так пришлось. Несчастье такое.
Так-то; у нас была ночь, а там давно кипела барщина.
Усевшись кое-как с хозяевами, я ехал в лес посмотреть ушибленного.
Длинные дроги, одни за другими, тянулись из леса с бревнами. Стороны осин, когда-то повороченные на север, были покрыты мхом. Погода стояла хорошая. Ночью прошел дождь, и дорога была мягка. Солнце начало блестеть, и влажные облачка от центра неба расходились в стороны, оставляя за собой, едва заметные, перистые следы. Направо виднелась гора, когда-то поросшая хорошим лесом. Теперь она была покрыта одними серыми старыми пнями, усеявшими гору, как стадо мериносов.
По дороге начали встречаться валяющиеся деревья, без ветвей, без вершин, совершенно казненные. Некоторые лежали одним концом своим на изломанных крестьянских дрогах, и тут же валялись изломанные -- от дрог -- колеса. Подъезжая ближе, мы слышали рубку.
У дам была слабая надежда на помощь несчастному; мы взяли с собой арника -- но все было кончено.
Большой толпой стояли бабы, мальчишки и два-три мужика. Я шел к ним, они сняли шапки и расступились.
Мертвец лежал спиною кверху и раскинув ноги; видно было, что он бежал от падающего дерева.
На нем было полукафтанье, подпоясанное красным кушаком; правая рука, совершенно белая, опухлая -- откинулась в сторону и была обрызгана кровью; левая -- под ним. Лицо было отворочено в ту же сторону. Голова была вломлена; волосы раскинулись; кругом стояла кровавая лужа. Мужик, лет за тридцать, нагнувшись к покойнику у самой головы его, ревел; мать голосила; окружающие, слушая, плакали. Лица были грустные.
Еще сегодня, рано поутру, парень, уходя, просил мать отыскать ему невесту. И вот:
"Оженился молодец на другой жене".
Даль синела, освещенная местами солнцем; виднелись поля, когда-то покрытые хлебами. Острые и глухие звуки топора раздавались по лесу. Множество деревьев, когда-то полных красы и жизни -- лежали, как тела после битвы; от них пахло еще соком жизни. Вершины и сучья собраны были в кучи. Кой-где торчали армяки, мешок; виднелись фигуры людей; голос несся по лесу, земля была покрыта падшим листом и засыпана осколками рубки и мелкою сушью; в одном месте виднелся дымок. После острой рубки, которая становилась глуше и глуше, падало дерево с треском и грохотом... Непродолжительное эхо разносилось по срубленной площади и едва отдавалось в стоящем еще лесу.
Сколько лет красовался этот лес! Сколько историй видел он! Он был полон жизни, звуков!.. а теперь -- разлучили его с матерью, брошены корки сиротами. Казалось, деревья, что стояли около, глядели грустно; оставшиеся на вершинах листья, побагровели и дрожали -- добирался и до них топор.
Покойник не выходил из моей головы. Плач и причитания и едва слышный стон усиливались. Пришла тетка покойника и заголосила. Все слышалась рубка и невеселый говор; стояли две унылые лошади; лежали тесно тела дерев; глубокая, грустная осень и долетающий плач дополняли картину, которая прерывалась грохотом падающего дерева.
"Но, но, но..." Дерево зашипело и драло своими ветвями землю, иногда стукаясь о другие деревья; лошадь остановилась, вновь трещали задетые сучья... и потащили его на барский двор.
Солнце закрылось набежавшими облачками, как хлопчатая бумага. Погода портилась; солнце пробивалось и ударяло светом местами. Дроги одни за другими, ехали обратно в лес порожняком. Кто об одной, кто о двух лошадях. Сидя на оси задних колес и спустя одну ногу вниз, другую положа на дрогу, с топором за полинялым кушаком, ехал немолодой уже мужик и пел, не во весь голос, песню. Другие плелись, молча; некоторые были верхами -- песни им на ум не шли. Из леса выходила девочка, чем-то укутанная, остановилась, вошедши в молодяк, и громко и горько плакала. Снега не было, он едва белел клочками около канав и при опушке леса.
с. Смольково, Саранский уезд, Пензенской губ. 1856 г.
Свободное копирование
