XXI.
1856 год. Из записной книжки.
Из Красного Рога я отправился в Седнев, чтобы навестить Лизогубов, где пробыл недолго, посещая своих друзей-цыган, зачерчивая их, слушая песни, любуясь на пляски. Тогда-то я записывал сказку, которую рассказывал мне цыган Ничипор про "Русского Царевича -- Малороссийского Королевича" {Сказка большая и очень интересная своею историческою древностью, переполненною чрезвычайной фантазией и волшебством [...].}.
Вечером я шел опять к цыганам дослушивать сказку. Солнце светило ярко, но не грело. Наступила ранняя осень. Гуси пролетали мимо и, лапами разрезав поверхность едва замерзающей воды и проскользнув по ней, плыли с криком.
Лето минуло, и я ничего не сделал, тянул день за днем в надежде что-либо сработать. Пройдет и осень без дела, а там целый год и еще год -- оглянешься и с ужасом увидишь, что прошла целая треть жизни.
...Кругом недурная картина. Солнце светит игриво, и тень горы падает живописно по лугам и деревам, оставляя местами их верхушки освещенными.
Уже прошел год моего знакомства с Ольгой, и как крепко завязал я узел и едва ли развяжу счастливо... Не знаю, от беспокойства ли, или от другой причины, но только природа меня уже не приводит в восторг, не заставляет передавать окружающим своего впечатления, и я даже почти не чувствую ее. Она мне кажется такою, какою должна быть; меня она не удивляет! У меня нет желания писать; искусство как будто для меня умерло... оно мне кажется пустой забавой; и жизнь потеряла для меня всякий смысл. Лучшее, что мог бы я себе избрать, это поселиться в глухом местечке, с хорошенькой хозяйкой из простого сословия, жить жизнью патриархальною, завестись детками и сделать из них хороших людей.
...Было время, когда грудь моя рвалась от чувства юного, свежего! Когда лучше жизни той, которой я жил, не желал ничего! Я был счастлив.
Я подходил к шатрам. Огонек был разведен; варилась вечеря и обед вместе. Цыгане, как всегда, встретили меня дружелюбно.
Рассказчик продолжал начатую сказку... "Как только его бросил в море (а жена его видела), взял Марью Моревну, Кепьску Королевну, посадил на лошадь свою и умчался...
У Сокола с платка кровь капнула, и т. д.".
Сказка была длинная и будет помещена мною в приложениях {Приложения, как уже отмечалось выше, не сохранились. -- Примеч. ред.}. Я уже записывал конец сказки, как приехало еще два табора, мне знакомые, которые я видел по дороге между Киевом и Черниговом и даже останавливался у них на короткое время. Они меня тотчас узнали и, видимо, обрадовались мне. Я разговорился о их жизни и обычаях и, между прочим, узнал, что и они тоже справляют праздник Ивана Купала. Девки и бабы кругом огня поют песню Купале, а мужчины и дети верхом на лошадях скачут через огонь, а когда огонь сделается меньше, то и девки.
В числе прибывших с таборами цыган оказался один, который был сильно болен и очень меня беспокоил. Вернувшись домой ночью, я взял у моего приятеля доктора (Л. И. Шрага) лекарство и верхом отправился обратно в табор.
Все было тихо, луна светила ясно, ночь была свежая. Когда я ехал оврагом, конь мой храпел и тревожно шевелил ушами. Кресты нагорного кладбища выделялись своими силуэтами, и слегка пошурши-вали привязанные к ним рушники; в хатах не было ни одного огонька; все спало, птицы замолкли... стук колес водяных мельниц придавал всему усыпленный вид. Ветра не было, река тихо катилась в живописных берегах.
Свободное копирование
