В крепостной деревне - 7

 По прибытии в Москву я остановился у дяди моего И. И. Подчасского, а Лагорио у своих знакомых -- Кампиони. Дядя жил в то время на Подновинском бульваре, вместе со своим сыном Левушкой. В день Благовещения, по народному обычаю, мы выпускали с балкона птиц на волю, которых скупали не в малом количестве. Прожив в Москве несколько дней, мы с Лагорио наняли себе место в почтовой карете, и так как меня не оставляло тайное желание пробраться в Кова-левку, то я об этом заявил дяде, чтобы заручиться его позволением, которое он тотчас же дал мне, но по лицу его видно было, что этого ему не хотелось.

 Путь наш был на Орел, куда отправлялось два дилижанса, и нас с Лагорио было разместили врозь; однако удалось перемениться местами и сесть вместе в заднем дилижансе, к большому нашему удовольствию. В Орле приходилось ехать через реку Орлик по временному мосту, по случаю разлива реки и починки постоянного моста. Вдруг зашумели и побежал народ. Мы выглянули в окно и велели ямщику остановиться, и он едва успел сдержать лошадей на спуске к берегу; мы выскочили, и страшная картина была перед глазами: передний дилижанс, в который хотели посадить одного из нас, лежал в воде колесами вверх; лошади, кучер и форейтор были в воде, пассажиры тоже, на мосту торчали обломанные перила. Эта история задержала нас, к счастью, не надолго. Началось следствие и споры городского ведомства с почтовым ведомством -- привлекли к делу и меня с Лагорио, но нас научили сказать, что ничего не знаем, ничего не видели и ничего не слышали, потому что спали. По составлении акта об этом происшествии, мы были отпущены; а прочие удержаны для допросов, переспросов и очных ставок около двух недель.

 Из Орла мы отправились в Седнев на перекладной, предварительно забинтовав себе животы и поевши впроголодь. Переплет Клодта очень облегчал тряску. Время было прекрасное: показалась трава, зелень на деревьях, засвистели соловьи, запели птицы, и мы частенько выходили из телеги и шли вдоль реки или леса {Впоследствии я так привык к езде на перекладной, что не чувствовал усталости, бросил переплет и сидя спал, не обращая внимания на тряску, которая иногда была настолько сильна, что куски сахара превращались в шарики, осыпанные пудрой, а чай в порошок.}. В настоящее время и удобнее и скорее сообщение по железным дорогам, везде приготовлены обеды, завтраки, чай и кофе, но я предпочитаю прежнюю езду.

 По приезде в Седнев я был встречен у Лизогубов, как родной, Лагорио вполне радушно, как мой друг; его все полюбили, да нельзя было не полюбить его в то время, милого, веселого, талантливого, покладливого для жизни. Нам отвели две комнаты, где жил доктор, малярию отдали тоже нам; и мы зажили привольно. Однако, разбирая свои вещи, я убедился, что недостает двух моих эскизов сепией, которые были очень хороши и которыми я очень дорожил: "Явление ангелов пастухам", а другой эскиз "Рождество Христа" -- оба были спрятаны в чемодане Лагорио, и ими любовались у Кампиони.

 С утра мы уходили на работы, Лагорио затеял написать этюды "старого пня" и "бурьяна", которые вышли замечательно хороши; я рисовал его сидящего под раскинутым навесом из полотна и пишущим этюд бурьяна. По звонку мы сходились в дом к завтраку и обеду; купались на просторе в реке; вечером брали урок пения у Ильи Ивановича Лизогуба, который был замечательным учителем и обладал безграничным терпением.

 Мне случалось останавливаться у окна гостиной, по дороге к реке, чтобы видеть, как Илья Иванович учит дочь доктора, с таким же терпением и выдержкою, как нас и, стоя незамеченный, я любовался идеальным учителем; девочка играла на рояле, а он на виолончели, с терпением поправляя и повторяя одно и то же.

 Конечно, красавица липа была написана Лагорио, и мы постоянно ею любовались. Однажды под липой мы нашли столько грибов, что жена доктора поджарила их, и мы, т.е. я, Лагорио и все семейство доктора, поели их под липой. В саду были и другие прекрасные экземпляры дерев, как, например, вяз, перекинувший в виде арки свою огромную ветвь через дорожку.

 Иногда мы отправлялись для отдыха и рекогносцировки верхами; случалось ходить и на охоту в болото, посещать ярмарки и деревенские праздники. Ездили мы также в имение Андрея Ивановича Лизогуба {Брусилово в 14 верстах от Седнева.} на реке Десне и там, забрав мужиков-гребцов, делали прогулки на большом дубу {Большая лодка, выдолбленная из цельного дуба.} с парусом. На одном из островов мы нашли громадного размера ветлы, которыми был покрыт остров. Во время одной из таких прогулок мы выучились у гребцов песне, которую они пели стройно хором и которая особенно отличалась своим мотивом от других малороссийских песен тем, что в мотиве ее сливались звуки малороссийские с великорусскими {Чумаче, чумаче, житье твое ледаче! Чом не орешь, не пашешь и т. д.}.