Путешествие в страну всевозможных невозможностей - 90

Глава девятнадцатая

ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО

Судак другим манером.

(Из поваренной книги. Молоховец)

С неделю меня никто не беспокоил, и я настолько запутался в днях и числах, что, когда меня вызвали к следователю во вторник, я очень удивился, считая этот день воскресеньем, в которое обыкновенно не вызывали. Следователь, вызвавший меня, оказался майором Новосёловым; я его немного знал по моему первому следствию, так как он несколько раз заходил в кабинет к Рюмину, когда я у последнего бывал на допросе.

Новосёлов был старшим следователем 3‑го отдела (контрразведки). Он был очень симпатичный и культурный человек, всегда вежливый, записывал показания вполне точно. Но всё это я узнал впоследствии, сейчас же я с некоторым недоумением и недоверием смотрел на него, ожидая первых вопросов, чтобы составить себе представление о том, что ему от меня нужно. Был очень жаркий день, следователь снял китель и, повесив его на спинку стула, стал осведомляться, как я поживаю, как провёл время в лагере и доволен ли моей поездкой из Ленинграда сюда. Я рассказал ему в кратких словах о моих лагерных злоключениях, а о поездке сказал, что доволен, поскольку можно быть довольным комфортабельным перемещением из одной тюрьмы в другую и, кстати, спросил, чем это вызвано и чего от меня ещё хотят.

— Дело вот в чём, — сказал Новоселов, — вы, вероятно, обратили внимание, что в Ленинграде вам не дали подписать сводного протокола ваших допросов. А произошло это оттого, что перед тем документы поступили к нам, и мы остались недовольны тем, как ленинградские учреждения формулировали дело. Поэтому мы выписали вас с вашим показанием, а не послали показания к вам в Ленинград для подписки. Ещё раз повторяю: вопрос не в сущности, а в формулировке. Вам скучно сидеть в тюрьме; ч думаю, что в лагере всё же веселее и разнообразнее, поэтому я предупреждаю, что срок вашего пребывания у нас по существу определяется вами: чем скорее вы подпишете сводный протокол, тем раньше вы отсюда уедете.

— Ваше выступление, — ответил я, — хоть и формулировано в очень любезной форме, но таит в себе что-то явно для меня неприятное и, думаю, неприемлемое. В Ленинграде мне пришлось пройти ряд трудных допросов, но следователи, производившие их, записывали всё так, как я говорил, а потому я не вижу причин что-либо переделывать, тем более, что я вас заверяю в том, что изменять моих показаний относительно Ляпидевского я не собираюсь.

— Никто не собирается снова допрашивать вас или требовать, чтобы вы изменили ваши показания; вопрос идёт — как я вам сказал — только в формулировке, а ведь формулировка не меняет дела юридически, просто у нас здесь требуют другие формы для выражения мысли, а ленинградцы к ним ещё не привыкли. В конце концов, это просто формальность. Мои слова о том, что срок вашего пребывания здесь зависит от вас самих, вы, видимо, приняли за угрозу — ничего подобного я сделать не хотел. Я просто в настоящий момент завален работой выше головы: одна кампания сменяет другую, и я положительно не знаю, когда урву время, чтобы проредактировать ваше дело, поэтому я предлагаю вам заняться этим самому.

— Это я категорически отклоняю. Во‑первых, не могу, а во‑вторых, не хочу, тем более, что опыт с Рюминым при моём первом следствии дал мне ясное представление о желательных вам формулировках, когда каждый факт, даже положительный, путём добавки слова тут и слова там, или же простой перестановки слов в фразе меняет фактически смысл и извращает показание. О юридических же факторах, по-моему, не стоит и говорить: их просто нет, так как приговор предрешён.

— Вы зря сердитесь. Уверяю вас, что я не собираюсь переделывать ваши показания, да, впрочем, вы и сами увидите неосновательность ваших подозрений.

— У меня не подозрения, а уверенность, мне только непонятно, кому всё это нужно, ведь всё равно никто этих показаний не читает, и по существу что бы там ни было написано, в заключение прокурора будет стоять, что, исходя из всего вышеизложенного, имярек такой-то обвиняется по статье 58‑й, § такой-то, а ОСО постановит в своём заседании от такого-то числа: 10 или 25 лет.

— Ну, это, конечно, не совсем так, и вы можете убедиться в этом хотя бы из того, что мы ваши показания о Ляпидевском читали, так как в противном случае мы не могли бы быть недовольны их формулировкой.

— Хорошо, я не буду ломать с вами копья авансом. Проредактируйте, и если ваша редакция не исказит смысла моих показаний, я их подпишу, а относительно отправки меня в лагерь, то это просто недоразумение: постановлением ОСО лагерь мне заменён тюрьмой, так что торопиться мне лично некуда.

— Вот вы опять ошибаетесь, — улыбнулся Новосёлов, — мы за вас хлопотали, и вы поедете в лагерь, а не в тюрьму. Теперь для 58‑й статьи устроены специальные лагеря, и вам не придётся сидеть вместе с уголовниками, да и ехать с ними не придётся: запрещено возить вас вместе. Но дело в том, что я ужасно занят, и действительно не знаю, когда успею с просмотром — ведь дело довольно объёмистое, — и он поднял со стола основательную пачку бумаг. — А как вы сидите?

— Сижу один, книг не имею, камера темновата.

— Книги получите и компаньона вам подберу, а вот с камерой — не знаю, всё переполнено, но и это будет видно, пока отдыхайте.

И я был отведён восвояси.

Книги я получил при очередной их раздаче, но в сущности острая необходимость в них прошла, так как я получил настолько интересного сокамерника, что за разговорами мне некогда было читать.