Путешествие в страну всевозможных невозможностей - 71

Глава двенадцатая

СТАЦИОНАР

Я говорил в начале моих воспоминаний о беспризорниках, о колониях для них и о попытках власти перевоспитать их, дать им техническое образование, чтобы они могли стать полноценными гражданами с обеспеченным куском хлеба. В большинстве случаев из этого ничего не получилось, наоборот, колонии превратились в своего рода университеты воровского дела. Насколько мне известно, аналогичное явление происходит со всеми учреждениями такого рода и в капиталистических странах. Разница только количественная.

Однако в стационаре 15‑го лагпункта я неожиданно наткнулся на исключение из этого общего правила. Таким исключением был врач Ахундов. Он был из тех немногих беспризорников, которые не пошли по криминальному пути, а использовали предоставленные им возможности. Пребывание в плену и работа в немецких больницах расширила, по его словам, его кругозор и медицинские знания. На меня он произвёл впечатление знающего врача; как человек же он был весьма отзывчивый и культурный.

Воспитавшая его школа для беспризорных дала ему хорошую подготовку для того, чтобы стать врачом на таком отчаянном лагпункте, как наш. Он хорошо понимал психологию окружавшего нас разбойного элемента, знал их законы и правила и пользовался любовью и авторитетом — а это была задача очень и очень нелёгкая. Другой наш врач — Зайцев — с ней справиться не мог: несколько раз его жизнь висела на волоске, и только решительное и смелое вмешательство Ахундова спасло его от ножа недовольных.

Однажды нам пришлось выдержать ночью форменную осаду стационара, когда 5–6 человек ломали камнями и кольями двери, чтобы расправиться с неугодным им доктором Зайцевым. К счастью, одной из сестёр удалось выскочить через окно, выходившее на задний двор, и пробраться в находившийся рядом изолятор; оттуда прибежали заведующий и дневальный, отбившие нападение и задержавшие двоих из нападавших.

Если бы посторонний человек видел, как доктор Ахундов поддерживает порядок во вверенном ему стационаре, то он наверняка вынес бы превратное о нём мнение. Главное нарушение порядка заключалось в разного рода мелких кражах друг у друга. Ахундов никогда не передавал этих дел начальству, а сам производил следствие и, определив виновного, крепко бил его по физиономии, часто в кровь.

Один раз мне пришлось быть свидетелем любопытного происшествия. Доктор вывез из Германии два или три костюма, которыми очень гордился и которые очень берёг. Один из них был ленчкаут с полосатыми брюками, которые он одевал в торжественных или парадных случаях. Оба доктора жили в маленькой комнатке, расположенной рядом с перевязочной, и по утрам по очереди ходили на амбулаторный приём, на котором в это время дня народа было немного, так как приём главной массы происходил по вечерам, утром же осматривались только те, кто заболел ночью и не мог из-за этого выйти на работу.

В этот день очередь идти в амбулаторный пункт была Зайцева, потому Ахундов мирно спал в своей койке и проснулся лишь от какого-то лёгкого шевеления в комнате. Открыв глаза, он увидел стоящего около него заключённого, который на вопрос, что ему надо, ответил, что пришёл спросить, будет ли доктор сегодня утром на амбулаторном приёме. На это доктор ему сказал, что амбулаторный приём уже идёт и принимает там доктор Зайцев, а если раннему визитёру желательно показаться ему, Ахундову, то пусть придёт вечером.

Сказав это, только Ахундов собрался заснуть снова, как увидел, что его полосатые брюки, висевшие на спинке стула, находятся не на своём месте, а на вопрошавшем. Моментально вскочив из койки, доктор устремился за похитителем, успевшим выскочить в коридор, и одним ударом кулака поверг его на пол. Дав ему несколько хороших тумаков, он снял с него брюки и, выволочив за ногу на крыльцо, кинул вниз с лестницы, после чего вернулся в кровать досыпать свой сон.

Не менее решительны и энергичны на кулачную расправу были и обе сёстры милосердия, в особенности одна, очень миловидная Нина Пашкевич. Кроме того, она виртуозно ругалась нецензурными словами, ставя своими выражениями в тупик самых заматерелых преступников. Любопытно, что никто за это на неё не обижался, скорее наоборот: и пострадавший, и окружающие искренно восхищались такими её способностями и за глаза говорили:

— Ну и баба, чёрт-баба! Эк, как кроет!

Преступный мир ценил в таком обиходе, что «сор из избы не выносят» и жалоб начальству со стороны администрации стационара не поступало, а всё улаживалось «домашними средствами».

Вторая причина популярности Ахундова была та, что он время от времени давал не больным, а уставшим людям освобождение от работ на сутки, а иногда и на двое — когда они просили его о том «по-честному».

Но к «мостыркам» он был безжалостен; в этом отношении обмануть его было трудно: он знал все возможные виды их и безошибочно определял, какая «мостырка», чем сделана и разносил провинившегося на все корки, обещая в следующий раз донести о таковой по начальству, а это пахло новым сроком наказания.

На приёме блатных женщин он говорил им комплементы и отпускал такие шутки, от которых покраснел бы изощрённый боцман, но на женщин он производил впечатление салонного льва, и они отвечали серией скабрезностей не меньшей, а иногда и большей силы. Весёлый смех наполнял амбулаторию, и воровки были в восторге от него. Должен отметить, что, несмотря на это, доктор жил анахоретом[1] и дальше слов не шёл.