Несколько дней спустя я был вызван к начальнику лагпункта, очень симпатичному еврею, сообщившему мне, что приказом Управления я должен быть отправлен на другие лагпункты для устройства там «технических уголков». Когда это произойдёт — ему неизвестно, но в ожидании этого он назначает меня бригадиром 35‑й бригады. Я выразил сомнение, что сумею справиться со столь ответственной задачей, но начальник успокоил меня, что 35‑я бригада смешанная, мужская и женская, что люди этой бригады разбросаны на разных работах и что мне ничего учитывать не придётся. Мне придётся только принимать меры против тех, кто не выходит на работу, да там таких и нет.
Через пару дней нарядчик поручил мне, взяв из моей бригады десять женщин, идти на лесозавод и озеленять там зону. Я выразил недоумение двумя обстоятельствами: во‑первых, в инструкциях, полученных мною при устройстве «технического уголка», было указано, что на территории лесозавода не полагается деревьев, а во‑вторых, — пересаживать деревья в июне месяце поздно, так как листва уже полностью развилась.
Нарядчик, видимо, интеллигентный русский грек, рассмеялся и сказал, что я плохо понимаю лагерную действительность: ожидается приезд какого-то начальства из центра, и желательно, чтобы въезд к лесозаводу был окаймлён аллеей. После отъезда начальства вся насаженная аллея может завянуть, она больше уже не будет нужна. На мой вопрос, где я возьму деревья, нарядчик ответил, что зона завода занимает 4 квадратных километра в что она наполовину заросла березняком: при этих условиях достать деревья никаких трудностей не представляет.
На другой день, взяв из моей бригады восемь женщин, я отправился с разводом на лесозавод. Мои дамы шли с недовольными лицами и сперва молчали, а потом начали обмениваться ироническими репликами относительно предстоящей работы, вставляя в промежутке отборные нецензурные слова. Меня это с непривычки коробило, и, кроме того, я не мог понять, что именно вызывает неудовольствие женщин? Работа, нам предстоявшая, казалось, была лёгкая, а потому я обратился к ним за разъяснением. Большинство из них мне ничего не ответило, но одна, презрительно скривив рот, сказала:
— Ты, старик, здесь новичок, а мы уже восемь лет сидим и за это время четыре раза ходили «зеленить зону». Кому это нужно, спрашивается? Что касается меня, то я пальцем не пошевелю, да и вам, девушки, советую поступить также, пусть старик сам озеленяет.
Это заявление было встречено молчанием. Не нашёлся, что сказать, и я.
В зоне лесозавода мы получили из инструментальной камеры лопаты и кирки. Заключённый, отпускавший их нам, был сама любезность и рассыпался передо мной, как расторопный приказчик в старое время. Выдав всё, что нам полагается, он отвёл меня в сторону и сказал, что слышал о моём финском происхождении, а также о моих похождениях, в силу чего ему очень хотелось бы побеседовать со мною на «международные темы». Предупреждённый чуть ли не всеми встречавшимися со мною заключёнными о наличии в лагерях доносителей и «стукачей», я, естественно, насторожился и сказал, что с удовольствием удовлетворю его просьбу, но как-нибудь в другой раз, так как сейчас мне придётся заняться посадкой деревьев с моими дамами, которых, я подозреваю, мне не удастся заставить работать. Попутно я высказал мнение, что, вероятно, большинство из них криминальные и проститутки, так как разговор их совершенно нецензурен. Заведующий рассмеялся и ответил, что такого элемента в лагере, конечно, много, но моих женщин он знает по работе и знает, что все они простые колхозницы. Что касается способа их выражений, то я должен к нему привыкнуть: женщины в лагере все так говорят — это они переняли от криминального контингента.
Женщины сидели на том месте, где я их оставил и где мы должны были сажать деревья. Те же, которых я взял с собой за лопатами и кирками, во время моего разговора с заведующим успели присоединиться к подругам, и мне пришлось самому тащить инструменты на всех восьмерых человек.
Наметив колышками место посадки деревьев, я предложил разделиться таким образом, что три женщины пойдут со мной за деревьями, а пять будут копать ямы для посадки их. Кто будет копать и кто пойдёт со мной — я предложил им решить самим. Решением этого вопроса занялась самая резкая и грубая из них.
— Куда тебе трёх девок, — заявила она, — ты, поди, и с одной-то с трудом справишься. Вот бери Груню и с ней иди в кусты деревья подыскивать, а мы тут пока ямок накопаем, а ты, Груня, старика-то не умори, полегче с ним.
Груня, миловидная девушка небольшого роста, встала с серьёзным лицом и сказала мне:
— Пойдёмте, только носилки надо где-нибудь взять.
Носилки вскоре были найдены, и мы отправились в дальний конец зоны за деревьями. Там я разговаривал со своей спутницей и выяснил, что она замужем и имеет двух маленьких детей. Сама она колхозница, муж убит или пропал на войне, дети у матери. Срок у неё пять лет, из которых она два года уже отсидела, три осталось. Вина её — крала картошку с колхозного поля; объяснение этому — голод: двое детей, мать-старушка и ещё мужнина тётка на руках. Как их прокормить? И так трудно, а тут война, ничего нет, голод.
— Не знаю, как они там и живут! — А разве не пишут?
— Вначале два раза писали, а теперь нет. Ребят, тех в детский сад отдали, там их запросто воровать научат, при родителях это не так опасно, а одни с беспризорниками — пропадут ребята. Вот вы образованный господин, скажите — неужели на Сталина никакой управы не будет?
Я быстро уклонился от столь щекотливой темы и в ответ спросил, отчего её подруги так враждебно ко мне отнеслись и не хотят делать такую, казалось бы, лёгкую работу.
— Видите ли, девушка, которая меня с вами послала, она воровка и сожительствует с нашим бригадиром, она его лагерная жена, а тут вдруг его сняли и вас назначили, ему это, может, и всё равно, а ей обидно, она всем у нас распоряжалась; как теперь будет — неизвестно, конкурентки у неё были, те тоже на Ваньку целились, ну, они теперь головы подняли, а Манька боится, вот она вам саботаж и устраивает.
— Я, конечно, глупая колхозница, — продолжала она, — но только так полагаю, что вы человек образованный и к нам в бригадиры не годитесь, а если всерьёз думаете бригадирствовать, то Маньку вам нужно в жёны взять. Ваня-то от неё с удовольствием откажется, только вот Манька может на это не пойти — говорит, стары вы, а по-моему, пожилой человек куда приятнее: солидность есть и не так на девок кидается.
Я несколько растерялся от таких перспектив и от неожиданных потрясений, внесённых моим назначением в среду неизвестных мне людей. Однако я поблагодарил Груню за советы и информацию.
Когда мы с ней, нагруженные молоденькими берёзками, пришли к оставленным нами копальщицам, то были встречены массой скабрезных замечаний и вопросов. Одновременно я обнаружил, что ни одна яма не вырыта. В это время раздался отбой на обед, и я использовал обеденный перерыв для переговоров с моим предшественником, Ваней. Он заведовал сушилкой для досок, предназначенных для тут же находившейся мебельной мастерской. Ваня, выслушав меня, сказал:
— Пойдёмте, — и направился к моим подчинённым.
Я поотстал от него и отошёл в сторону, чтобы дать ему возможность переговорить с женщинами без меня. После пятиминутного разговора Ваня подошёл ко мне и, бросив мимоходом:
— Порядок, — удалился в свои владения.
Дальше всё прошло как по маслу; в течение пяти дней мы «озеленили» зону, женщины работали без протестов, хотя весьма неприлежно, а площадная ругань в их разговорах значительно приутихла.
Я нарочно описал этот случай так подробно, потому что он заставил меня задуматься о моём положении и о моих лагерных впечатлениях.
Свободное копирование
