Примерно в середине декабря, ближе к вечеру, из камеры было вызвано с вещами так много народу, что нас осталось всего человек 25. Мы очень обрадовались простору и разместились поудобнее с тем, чтобы не изображать больше из себя сардинок в консервной коробке. Но радость наша была кратковременной: на другой день нас перевели в камеру напротив, оказавшуюся набитой пуще нашей, и мы довольно долго были вынуждены стоять на одной ноге, пока нам не удалось опустить и вторую на землю. Путешествие ночью к параше обратилось в этой камере в невероятно сложное похождение, требовавшее массу находчивости и ловкости.
Из старых товарищей я сохранил только Печковского, но в новой камере завелись и новые знакомые. Здесь сидела большая часть состава Софийского драматического театра во главе с режиссёром, несколько немцев с ухватками газетных корреспондентов, которые всех интервьюировали и, видимо, обладая прекрасной памятью, представляли собой форменную энциклопедию всех тюремных персонажей, их судей и приговоров. От них я узнал, что Веригин находился в одной из соседних камер, что он получил от ОСО 10 лет и на днях уехал в лагерь, и что генерала Добровольского судил военный трибунал и дал ему высшую меру наказания. Ему было предложено написать просьбу о помиловании, но генерал отказался последовать этому предложению; тогда за него эту просьбу подал казённый защитник и, кажется, ему заменили расстрел десятью годами. Вечером немцы перестукивались со всей тюрьмой и время от времени объявляли нам различные новости о событиях и лицах, полученные ими путём тюремного телеграфа.
Коллектив Болгарского театра, приобщив к делу Печковского и ещё двух русских артистов, стал по вечерам устраивать эстрадные концерты. Директор и режиссёр театра выступал в качестве конферансье и высказывал полное удовлетворение, доказательством чего служил каждодневно переполненный зал.
Через несколько дней после перехода в камере появилась новая личность, поместившаяся рядом со мной и немедленно пригласившая меня принять участие в его трапезе. По внешнему виду господин производил очень солидное и внушительное впечатление. Я не знал, куда мне следовало его поместить в советских условиях жизни, но в старой России я принял бы его за торговца средней руки или сидельца ресторана второго разряда. Перед каждой едой и после неё он осенял себя крестным знаменем, а перед сном читал короткую молитву. Велико же было позже моё удивление, когда выяснилось, что он был крупным вором, пользовавшимся очень солидной репутацией в воровском мире: он был главой шайки разбойников с разветвлениями по всему Союзу.
На некоторый промежуток времени судьба свела наши пути вместе, и около 20 декабря 1945 года меня, его и вместе с нами ещё около 30 других заключённых вызвали с вещими и стали запихивать в так называемый «воронок» — крытый чёрный автомобиль. Так как объём воронка оказался меньше того, что требовалось для помещения 30 человек, то шофёр стал нас утрамбовывать, давая газ и немедленно тормозя. В результате такой тактики мы действительно утрамбовались и поехали на «Красную Пресню».
Свободное копирование
