Путешествие в страну всевозможных невозможностей - 30

Дни текли уныло, скучно и голодно. Большим развлечением и настоящей радостью была баня. Само помещение бани в Бутырской тюрьме, отделанное кафелем, было тёплое и комфортабельное. Горячая вода в неограниченном количестве; можно было вымыться и прогреться как следует; кроме того, была возможность выстирать бельё (большинство имело одну смену на себе), хотя сушка его вызывала затруднения: в бане оно не успевало высохнуть, а принесённое в полумокром виде в камеру не высыхало совсем, ибо в камере царила тропическая сырость при северной температуре. Что мы особенно ценили в бане — это отсутствие спешки, никто не торопил.

В камере я вёл длинные беседы с полковником Ярославским. Как я уже упоминал, он работал в издательстве Красной Армии. До 1938 года Советская власть ко всем русским военным национальным героям Царского времени относилась отрицательно, и в советском Энциклопедическом Словаре они назывались «дворянами-эксплуататорами» и «царскими холуями». Теперь же они стали обрисовываться как люди, близкие по духу декабристам, с весьма революционными устремлениями и тесно связанные неразрывными узами с массами.

Рассказал мне также Ярославский, что ему по делам военного издательства пришлось столкнуться с графом Игнатьевым[1], бывшим Царским генералом, кавалергардом и русским военным атташе в Париже во время Первой мировой войны. Игнатьев заслужил благоволение Сталина тем, что передал советскому правительству находившиеся в его распоряжении крупные денежные суммы, в своё время переведённые на его имя в Париж для оплаты заказов военных материалов, которые Царское правительство во время войны делало во Франции. Вернувшись после этого в Советский Союз, Игнатьев получил назначение декоративного характера, но с приличным окладом. Ярославский мне рассказывал, как необычно для московской действительности звучал полученный им однажды ответ по телефону от старой, привезённой из Парижа, графской прислуги; на вопрос, можно ли поговорить с генералом, она ответила: «Графа нет дома, они гуляют, а графиня отдыхают и подойти не могут».

До своего назначения на должность военного агента в Париже Игнатьев был военным агентом в Стокгольме, в то время, когда морским агентом там был граф Келлер[2], которого я в 1948 году встретил на 5‑м лагпункте (пересылка) Интинского лагеря. Келлер служил в Румынской армии и, будучи захвачен большевиками в Симферополе, где он был комендантом, получил 15‑летний срок.

Так по-разному сложилась судьба этих двух графов.

Из внешнего мира к нам в тюрьму сведений не поступало, и вновь прибывавшие к нам в камеру люди в большинстве случаев находились уже давно в заключении и никаких новостей с собой принести не могли.

Плохое питание и большое количество жидкости в пище приводили к тому, что в любое время дня и ночи у параши стоял оправляющийся человек. Однажды, проснувшись ночью для очередной прогулки к параше, я увидел на перекладине, поднятой к стене кровати, висевшего человека. Я поднял шум, и общими усилиями мы освободили его из петли, сделанной из пары полотенец. Надзиратели тоже всполошились и унесли его в лазарет. Личность его, так же как и судьба, осталась для нас неизвестна; в камеру он поступил накануне вечером, когда мы уже лежали в постелях и большинство из нас спали.