Голгофа - 107

 День за днём, неделя за неделей истекали, и вот уже миновал сентябрь, за ним завершался октябрь месяц. На землю лёг первый снег, с утра мела позёмка. На прогулку мы выходили лишь в солнечные дни. Рассаживались, словно воробышки, рядочками на завалинке вдоль южной стороны барака и, уткнув носы в телогрейки, впитывая последние тёплые лучи солнца, думали каждый о своём. Я вспоминал всё, что произошло со мной и не чувствовал за собой вины: никак не мог понять, почему меня избивали за потраченные деньги, о существовании которых в матраце, по моему убеждению, не знали ни мама, тем более отец. Вспомнил, как пытался маме рассказать о находке, а она не захотела меня выслушать. А потом … и тут у меня начинали чесаться запястья рук: только, только зажили на них раны, оставленные от проволоки, которой связывал мне руки отец, чтобы я не хватался за ремень, когда он неистово стегал меня по спине, точно хлыстом, узеньким ремнём со стальной пряжкой на конце. И когда санитар, который обрабатывал меня кислотой, полюбопытствовал, что это за рубцы на моей спине и шрамы на запястьях рук, пришлось рассказать ему «сказку» про то, как убивали «моих родителей» бандиты и как они били меня, чтобы узнать, где спрятаны деньги. Я настолько сжился с этой «сказкой», что почти уверовал в её достоверность и раз от разу, когда меня расспрашивали о произошедшей со мной беде, дополнял «сказку» новыми подробностями. От тяжёлых воспоминаний, от необходимости постоянно лгать о себе, созрела мысль – надо забыть родителей и не сметь думать о возвращении домой.
 В один из дней в детприёмник на ЭМКе приехали милиционеры. В игровом зале детей проверили по списку. В наличии не оказалось «двух душ», как сказал строгий милиционер об отсутствующих Мишке и Чинарике. Их нигде не могли найти, хотя до приезда милиционеров они были в игровом зале. Наконец, поиски исчезнувших друзей увенчались успехом: милиционеры принесли в зал две тумбочки из спальни, поставили их в центре зала и строгий милиционер произнёс:
- А теперь, дети, я покажу вам фокус, - и открыл дверцы тумбочек. Скорчившись, в одной сидел Мишка, в другой – Чинарик. – Раз, два, три, - и с этими словами из тумбочек были извлечены «Соловьи – разбойники», так Мишку с Чинариком назвал старший милиционер.
 Нам рассказали, что за «фрукты» были эти ребята. Оказывается, их давно разыскивала милиция за настоящее преступление: они не только ограбили в тамбуре вагона пассажира, но и вытолкнули его из тамбура во время движения поезда. Человек погиб. Мишку с Чинариком опознал один из пассажиров, когда мы безобразничали в день нашего побега в зале ожидания на вокзале. Так что Мишку с Чинариком, как говорится, «под белы руки» вывели во двор, затолкали в ЭМКу, и мы о них больше никогда не слышали.
 В начале ноября месяца на землю лёг настоящий снег, морозы не позволяли не то что гулять на улице, но и высунуть нос из помещения. Печи топились круглосуточно. Пришла настоящая уральская зима. Единственным развлечением для нас стали занятия с бабушкой, да бесконечные разговоры о детдомах, в которые нас обещали отправить до наступления нового года. Мы с Корлябкой ежедневной просьбой отправить нас вместе в один детдом, так надоели заведующему, что он клятвенно пообещал, что постарается. В нашем детском коллективе беспризорников были и девочки, но они как-то не воспринимались, как более слабые и другого пола. Нет, они были нашими товарищами и вели себя так же, как мальчишки. Заботы у нас с ними были одинаковые – это сытно поесть и скоротать время до отправки в детдом.
 Один обычный день в нашей жизни стал необычным: прибыла разнарядка на отправку детей в детские дома. Как и обещал заведующий, нас с Корлябкой и ещё восемь детей отправляли в детский дом в город Новая Ляля. В нашу команду попали и девчонка с братом, оставшиеся сиротами после гибели в шахте их родителей. Группа за группой, дождавшись сопровождающего, уезжали в детские дома. Мы без сожаления расставались с друзьями, хотя совсем ещё недавно мечтали всем вместе попасть в один детский дом. К середине декабря месяца в игровом зале скучали поредевшие группки детей, ожидавшие своей очереди отъезда в детские дома. Скучали и мы с Корлябкой, слушая бабушкины наставления на все случаи жизни: ни лги, уважай старших, не обижай слабых и беззащитных, не воруй. Наставления влетали в одно ухо и вылетали в другое, не оставляя никаких следов в сознании, но, как в действительности оказалось, они откладывались в глубинах памяти и были не востребованы лишь до поры до времени. Наконец, наступил и на нашей улице праздник: за нами прибыл сопровождающий, познакомился с нами и нашу группу назвал по-военному – командой, а себя командиром. Утром следующего дня мы получили на каждого сухой паёк: по буханке хлеба и по селёдке. После завтрака, распрощавшись с заведующим и бабушкой, наша команда, ёжась от холода, по заснеженной дороге вслед за командиром ушла на вокзал.